– Невозможно, – слабо протестовала она, наслаждаясь прикосновениями его теплой руки.
– Я уже сжимал их. Прошлой ночью. Целовал тебя. Сюда.
Большой палец легонько провел по ее соску, который немедленно затвердел.
– Касался тебя языком.
Она едва сдержала стон, прижавшись лицом к рубашке, пахнувшей Диком. Ощущая текстуру волос, покрывавших его грудь.
– Я прошу у тебя одного. Разрешения коснуться тебя. Прошлой ночью было темно, и мы лежали под одеялами. Я хочу видеть и трогать тебя при свете. Чувствовать свои руки на твоей коже. Видеть твои руки на своей коже…
Он зарылся в ее шею носом и губами, лаская языком ухо. Но она почему-то не боялась. Наоборот, страхи таяли. Тело пробудилось для новых ощущений, испытанных ею всего однажды. Смутные и туманные тогда, теперь они становились все ярче. И она эгоистично, почти лихорадочно стремилась пережить их снова и снова, прежде чем они исчезнут. Груди налились и отяжелели, и причина не в беременности! Соски упирались в лифчик и пульсировали желанием.
Когда язык Дика вновь ворвался в ее рот, последние колебания растворились. Напряжение словно вытекло из нее, и она растаяла у него на груди. Он немедленно ощутил перемену.
– Милая, тебе никогда не придется бояться меня. Никогда.
В этот момент она тоже так считала. Ее руки скользнули за ворот его сорочки и обвили шею.
Она прильнула к нему, приняв его мужскую твердость в мягкую ложбинку своей женственности. Что происходило каждый раз, когда она была с ним? Почему она так реагирует только на этого мужчину и ни на кого другого?
Она не могла сказать. Ответа не было. И не хотелось его искать. Потому что их губы слились, а его рука пробралась в чашечку лифчика, чтобы вознаградить ее плоть ощущениями его ладони и кончиков пальцев.
Он медленно отстранился, сжав напоследок ее грудь, прежде чем поправить чашечку и поднять голову. Глядя ей в глаза, он застегнул пуговицы. В глазах Лейни светились невысказанные вопросы.
– Это процесс обучения, – пояснил он, едва касаясь губами ее губ. – Я учу тебя доверять мне. Не сразу. Постепенно.
Он прерывисто вздохнул.
– И я, и молния моих джинсов претерпели в процессе этого урока невыносимое напряжение.
Она залилась яркой краской и потупилась. Он рассмеялся, крепко обнял ее и стал укачивать.
– Ты прелестна. Подумать только, почти семь месяцев беременности, а судя по скромности, ты никогда не была с мужчиной.
– Я почти этого не помню.
Он оттолкнул ее и вынудил встретиться с ним глазами. Обвел пальцем ее нижнюю губу, все еще распухшую от поцелуев.
– Помнишь, – пробормотал он.
Настроение его мгновенно изменилось. Он показал ей на дверь спальни, шлепнул и приказал:
– Иди переоденься во что-нибудь поудобнее, пока я разложу по тарелкам еду.
Они очень весело пообедали и, загрузив посуду в машину, поехали и купили елку на площадке клуба «Оптимист». Лейни объявила, что она слишком велика для их дома, а Дик обозвал ее Скруджем – имя, которое казалось еще более подходящим, поскольку он узнал, что у нее вообще нет украшений. Он практически скупил в универмаге все запасы электрогирлянд, шаров и мишуры.
Следующие несколько дней были самыми необыкновенными в жизни Лейни. Дик каждое утро приносил ей завтрак в постель. Баловал до безобразия. Не слушая протестов, обучал ее пользоваться всеми гаджетами микроавтобуса.
– Зачем мне учиться водить этот механический Диснейленд? Возьмешь его с собой, когда вернешься в Нью-Йорк.
– Никто из живущих на Манхэттене не держит машину.
– Как насчет этой?
Она показала на «Кадиллак».
– Я взял его напрокат в Талсе, пока ездил по всему городу в поисках тебя.
Она мгновенно замолчала и согласилась водить новую машину. Кроме того, старая таинственно исчезла, и даже динамитом нельзя было вырвать у Дика сведения о ее местонахождении.
Они купили приданое для младенца и новое покрывало для гигантской кровати. Дик, как всегда педантичный, заказал белье и одеяла, которые доставили вместе с покрывалом.
– Как мило с твоей стороны позволить мне выбрать покрывало! – съязвила Лейни.
Он закрыл ей рот поцелуем, отчего другие покупатели замерли и уставились на них.
– Я так люблю, когда твои губки надуты, – прошептал он.
Смущенная веселыми взглядами, она пробормотала уголком рта:
– Напомни мне никогда больше не дуться.
– Я просто нашел еще одну причину поцеловать тебя.
Каждый раз, когда они куда-то ехали, он обращался с ней, как с вазой драгоценного фарфора, которая может разбиться в любую минуту. Его рука всегда обнимала ее или поддерживала под локоть. Он осаждал ее вопросами о здоровье и самочувствии.
– Ты устала… Спина снова болит… Щиколотки распухли… я обязательно расспрошу обо всем доктора Тейлора.
Она перестала требовать, чтобы он ушел. И даже не могла понять своего решения позволить ему остаться. Но знала одно: уютный дом стал еще уютнее, когда в нем появился мужчина. Ей нравился аромат его одеколона, разлитый по ванной. Идущий от простынь. Нравился даже соленый пряный запах его пота, когда он бегал по утрам или играл в рэкетбол. Для Лейни такая откровенная мужественность была внове, и она не находила ее отталкивающей. Ей был приятен даже шум, который он производил, когда одевался в спальне, даже дружелюбное молчание, когда они смотрели телевизор или читали рядом у огня.
Дни проходили в ленивом покое, совершенно для нее новом. Он не пробовал затащить ее в постель, и она была слишком сбита с толку, чтобы понять, как к этому относиться. Он вообще редко касался ее, если не считать нежного поцелуя или дружеских объятий. Каждую ночь он прижимал ее к себе и гладил живот, когда ребенок не давал спать, но не пытался заняться любовью. Она привыкла к его телу, его надежным рукам, звукам тихого дыхания.
Совместное существование требовало большей близости.
Как-то утром она нетерпеливо постучала в дверь ванной. Он открыл дверь, стоя в полотенце, обернутом вокруг бедер. Капли воды бриллиантами сверкали в густых волосах на его груди. Влажные седые волосы липли к голове.
– Что случилось? Неважно, – быстро поправился он, протягивая руки. – Я знаю.
Он быстро освободил для нее ванную.
Когда она вышла, он стоял у бюро спиной к ней и натягивал плавки. На секунду она онемела, потрясенная мужским совершенством его тела. Она наблюдала игру мышц на бедрах и ягодицах, сейчас обтянутых хлопчатым трикотажем. И тихо ахнула, но позже выругала себя за то, что не сдержалась.
Услышав ее, он повернулся.
– Все сделала? Могу снова идти в ванную?