Он медлил с ответом, пока она снова не подняла глаза.
– Нет. Все это потому, что я очень хотел любить тебя. С той минуты, как вошел на школьный двор в тот день. Двадцать семь лет ты была лишена любви. Хотел дать ее тебе, и как можно больше. Это огромная привилегия – дать тебе то, в чем ты больше всего нуждаешься.
И тут он поцеловал ее, касаясь кончика ее языка своим. Лейни ощутила ласку всем телом, вспомнив о том, как они любили друг друга.
С этого момента она твердо знала, что будет тосковать, когда он уедет.
И застонала, когда он оторвался от ее губ. Не от страсти. От безнадежности.
– Дик, ты привязываешь меня к себе. А я не хочу. Боюсь.
– Этот страх вселила в тебя мать. Теперь ты это знаешь.
– Да, но от этого страх не становится меньше.
Он стиснул ее в объятиях.
– Мы прогоним его ласками и поцелуями. Привыкни к тому, что я нужен тебе. Я собираюсь стать для тебя незаменимым. И для Скутера тоже.
Он наклонился и громко чмокнул ее в живот.
Она рассмеялась. Впервые за день.
– Ты так и будешь звать его, когда он родится?
Дик лукаво подмигнул:
– Только если это девочка.
Ему так нравился ее звонкий смех, но его не одурачить. Он видел фиолетовые круги усталости у нее под глазами!
– Ты совсем измучена, верно?
– Вымотана.
Он пересел за руль и притянул ее к себе:
– Нам еще долго ехать. Вытяни ноги. Может, ляжешь на заднее сиденье?
– Нет, – тревожно прошептала она, – я лучше останусь с тобой.
Он что-то проворчал, прежде чем прижаться губами к ее губам. На этот раз еще не погасшее желание вырвалось на свободу. Он целовал ее жарко и крепко. И страсть сдерживало только сознание того, что она утомлена.
Он неохотно поднял голову и пальцем коснулся ее влажных губ:
– Спи.
Она прижалась к нему, положила голову на его плечо. Когда его рука легла на ее живот, она накрыла ее своей.
Та ночь знаменовала разительную перемену в их отношениях. Лейни постепенно стала доверять ему. Они не говорили на эти темы, но ее возрастающее доверие сияло на горизонте лучом надежды. Каждый день приближал их к этому маяку.
В первую неделю января она вернулась в школу. Дик был занят дома. Он работал над очень сложным делом и тщательно готовился к защите. Постоянно находился на связи с клиентом и своими помощниками, которым приходилось выполнять огромный объем расследований. По ночам он корпел над документами. Яростно черкая пером, делал поспешные заметки на полях. Ни одна мелочь не ускользала от него, и все же каждый раз на вопрос Лейни, когда назначен суд, Дик отвечал уклончиво.
Она поняла, как, должно быть, угнетает его необходимость работать в незнакомой обстановке.
– Тебе нужно быть в Нью-Йорке, верно?
– Мне следует быть здесь, с тобой, – отрезал он, подняв голову от бумаг.
– Ты знаешь, о чем я. Уверена, что переговоры с клиентом были бы куда более плодотворны при личной встрече, чем по телефону. Тебе необходимы справочники, которых здесь нет, так что тебе приходится ждать до завтра и просить помощников…
– Я наизусть знаю все свои проблемы, Лейни. И веду самые оживленные перепалки, пока ты в школе, – безуспешно попытался пошутить он.
Она чувствовала себя грузной и жирной. Устала от постоянных судорог в ногах и болей в спине. Устала от того, что распухала прямо на глазах. От вида одежды для беременных ее тошнило. Она ненавидела снимки стройных моделей в модных журналах.
Все ее раздражало. Картина в рамке на стене висела криво, а у нее не хватало энергии ее поправить. Один из учеников сломал ей ноготь, уронив на него коробку с фломастерами. Ей была противна собственная переваливающаяся походка. И в довершение всего она упорно разрушала карьеру блестящего адвоката!
Она не хотела признаваться себе, как волнуется из-за того, что будет после рождения ребенка. Дик покинет ее. К тому времени он устанет от игры. И оставит ее тосковать.
Она хотела ускорить его отъезд, чтобы не изнемогать от дурных предчувствий.
– Возвращайся в Нью-Йорк, Дик, там у тебя все, – рассерженно бросила она. – Я не могу позволить тебе жертвовать своей работой ради того, чтобы оставаться со мной. Я позвоню, как только начнутся схватки, и через несколько часов ты будешь здесь. Если захочешь. Честно говоря, я считаю, что любой мужчина, желающий повсюду сопровождать груду жира, безумен.
Он подошел к ней и присел на корточки перед диваном, на котором она лежала. Взял ее руку и сжал ладонями.
– Кто будет ходить с тобой в школу материнства?
– Первые шесть месяцев тебя здесь не было. Преподавательница заменяла мне партнера.
– И фурия не дает мне об этом забыть, – улыбнулся он, вспоминая первый вечер, когда пошел на занятия с Лейни, и суровую выволочку, полученную за былую небрежность. – Доктор Тейлор назначил меня своим заместителем по обеспечению твоего покоя.
– Это другое дело, – сухо процедила она, вырвав руку. Лейни понимала, что совершенно зря ноет, ведет себя как стерва, но ничего не могла с собой поделать. Пусть хотя бы ненадолго почувствует себя на ее месте. И увидим, в какое настроение придет!
– Буду очень благодарна, если, когда мы в следующий раз приедем на осмотр, ты не станешь вести себя так, словно меня не существует. Пусть я вся распухла и беременна, все же умственных способностей не растеряла.
Но он рассмеялся и привлек ее к себе.
– Сегодня ты в прекрасном настроении! Почему бы тебе не принять перед сном горячую ванну?
– Все гиппопотамы обожают отмокать в воде, – буркнула она.
Его губы дернулись в улыбке, но он хорошо усвоил, когда не нужно сметься.
– Иди! Будешь лучше спать.
Охая и стеная, она сползла с дивана и направилась в ванную. И уже вытиралась, когда Дик открыл дверь. Стукнул один раз, но тут же вошел, боясь, что с ней что-то случилось: слишком долго она пробыла в ванной. А вдруг поскользнулась?
Вокруг них вился пар. Оба в молчаливом изумлении смотрели друг на друга.
– Ты так прекрасна, Лейни, – хрипло выговорил он.
Даже со своим набухшим животом она влекла его больше, чем любая другая женщина.
Бесполезно тянуться за полотенцем, чтобы прикрыть раздавшееся тело. Оставалось стоять под его взглядом, скользившим по ее наготе. Она не верила его словам, но так в них нуждалась!
– Ты все еще считаешь меня прекрасной?
– Очень. А ты себя таковой не считаешь?
– Ты не…
Она осеклась и отвела глаза.