Кто знает, сколько голов снесла кривая сабля, прежде чем ее хозяин сам лишился головы. Меня спасло то, что кости оказались легкими. Я оттолкнул ногу с такой силой, что гнилой сапог развалился, а заян упал навзничь. Пока он поднимался, я успел схватить нож. Синий ведьмачий клинок вспыхнул еще ярче, обволакивая меня защитным коконом. А скелет уже набегал с поднятой над головою саблей, и я вскинул нож ему навстречу, пытаясь отразить удар.
В воздухе негромко хлопнуло. Сабля полетела на землю, за ней упала кольчуга; звякая, покатился по корням пустой шлем. Мой враг исчез, лопнул, как старый воздушный шарик, едва прикоснувшись к поставленной ведьмаком защите. В расползшемся по швам гнилом сапоге шевелилась бледная личинка.
Земля на тропинке вдруг треснула, как от жары. В разломе показались вымазанные глиной пальцы. Второй!
Я даже не стал нагибаться, только подошел. Когда защищавшее меня сияние коснулось мертвых костей, раздался хлопок, и земля провалилась.
Лязг стали и костяной стук за деревьями не прекращались. Теперь я шел на звуки битвы, озираясь и подбегая туда, где слышался подозрительный треск ветки или шорох осыпающейся земли. Троих заянов удалось уничтожить, когда они выбирались из могил. Еще один, в украшенном серебряными насечками шлеме, напал на меня, размахивая вырванным с корнями деревцем. Защита ножа, поставленная против нежити, пропустила дубинку, в которой еще текли живые соки. Мне пришлось бы плохо, если бы я не догадался, поймав деревце под мышку, метнуть нож в заяна.
Итак, ведьмак бился не с двумя сотнями, а со всей отборной тысячей Чингисхана. Легкость моих побед уже не радовала. По совести-то не были они такими уж легкими. В первый раз мне чуть не снесли голову, в последний – чуть не проломили.
* * *
К раскопкам я вышел в стороне от лагеря археологов.
Вблизи костяной стук и лязг железа оглушали. Казалось, я попал в центр гигантской молотилки, и только ведьмачий нож спасал мне жизнь. В его мерцающем свете мелькали заржавленные клинки, летели отрубленные руки, катились черепа. Заяны дрались между собой! Оглохнув и оцепенев, я стоял на краю пустой могилы. Хлоп! Сабля, далеко занесенная в пылу схватки, коснулась моего защитного кокона, и скелет исчез. Его противник, поводив черепом с пустыми глазницами, ринулся на меня. Хлоп! Исчез и он; шлем скатился на дно могилы, громыхая, как пустой бидон.
Окончательно поверив в свою неуязвимость, я пошел в гущу схватки.
Хлоп! Хлоп! Хлоп! Ой…
Я не понял, что пробило защиту. Может быть, всего-навсего случайно срубленная ветка. Удар пришелся по локтю, и нож, прочертив пылающую дугу, упал под ноги бьющимся заянам. Со всех сторон ко мне потянулись ржавые клинки. До спасительного круга, очерченного светом ножа, было метра два. Я бросился «ласточкой», как в воду. Сабля просвистела возле моего лица. Еще две столкнулись над головой.
Хлоп! Хлоп! Хлоп! Враги исчезали, громыхало, падая наземь, древнее железо, а я уже схватил нож и сидел на истоптанной траве, держа его над головой. Болела нога. Штанина оказалась прорубленной чуть выше колена, но кровь шла несильно.
За деревьями мелькал золотистый свет. Это мог быть только ведьмак, и я пошел к нему.
* * *
Дядя Тимоша стоял на холме, высоко подняв сияющий нож. Пальцы свободной руки бегали в воздухе, как будто завязывая невидимые узлы. Зрачки у него были огромные, во всю радужку. Он видел что-то недоступное мне, он держал эту свору, отводя им глаза (или чем там видит нежить, когда глаза давно сгнили) и заставлял их драться между собой. Я подошел так близко, что наши защитные поля соединились, но ведьмак то ли не замечал меня, то ли не мог отвлечься.
Битва шла у подножия холма. Лязг железа, стук костей доносились из темноты. То и дело в освещенный круг пробивался скелет с яростно вскинутой саблей и схватывался с другим, искавшим себе противника.
О журналисте я подумал лишь однажды и мельком: убежал, конечно, если еще жив. А он вдруг выскочил из темноты, разгоряченный, без костыля, с перевязанной обрывками футболки головой, размахивая ржавой саблей.
– Алешка! Мать честная! – заорал он, счастливый, что видит живых людей, и кинулся к нам.
В темноте за его спиной мелькнула тень; я бросился наперерез и уничтожил заяна, уже заносившего саблю над головой журналиста.
– Феноменально! – закричал Фома Неверный. – Вот это матерьяльчик!
Я не заметил, как в руках у него оказался фотоаппарат. Сверкнула вспышка, отразившись на дне огромных глаз ведьмака. Дядя Тимоша схватился за лицо, выпустив нож, и сразу же из подступившей тьмы свистнули ржавые клинки.
Он еще стоял. Еще казалось, что ничего ужасного не произошло. Я подскочил, чтобы накрыть его своей защитой, и только тогда увидел, что грудь ведьмака залита кровью и розоватые ребра торчат из-под располосованной на ленты рубашки. Дядя Тимоша навалился мне на плечо и стал оседать. Я осторожно опустил его на траву.
– Возьмешь? – прохрипел ведьмак.
Я молчал. Ножи начали тускнеть – и мой, и его, откатившийся к подножию холма.
– Возьмешь? Ну!
– Возьму, – ответил я и коснулся горячей руки ведьмака.
Ножи померкли, стало совсем темно, только поблизости метался фонарик Фомы Неверного. На него насели двое заянов. Журналист дрался в спортивном стиле XXI века, попадая на каждом выпаде и мгновенно отступая. Отборные воины Чингисхана запоздало рубили пустоту и выглядели рядом с ним неуклюжими новичками. Но их размашистые удары были поставлены, чтобы убить, а быстрые, как броски змеи, удары Фомы – чтобы зажечь лампочку за спиной соперника. Он только сшибал скелетам ребра да срубил одному невооруженную руку.
И вдруг все осветилось. Я увидел поле битвы – разрубленные кости, валяющиеся шлемы. Увидел, что из открытых могил, разливаясь, как нефть, ползет темная сила, окутывая скелеты и заставляя их двигаться. Увидел золотистый свет, окружающий стволы кедров. Тьма обтекала деревья и не могла подступить близко, потому что жизнь сильнее смерти.
Шум затихал. Заяны опускали сабли, и черепа с пустыми глазницами поворачивались к нашему холму. Противники Фомы отскочили, как по приказу, и побежали к могилам. Там строились шеренги. Одноногий скелет без сабли отдавал беззвучные приказания, размахивая костями рук.
Новые десятки и сотни лезли из-под земли и вставали в строй, развернутый к нашему холму. Они готовились к штурму.
Дядя Тимоша не научил меня управлять ножом, да этому и нельзя научить. Теперь, когда я видел потоки энергии, все стало ясно. Я протянул к острию своего ножа золотистую ниточку от одного дерева, от другого… Ниточки множились, мне уже не нужно было смотреть на дерево, чтобы протянуть еще одну. Защитный кокон вспыхнул и накрыл нас.
Сбегая с холма, чтобы подобрать нож ведьмака, я наткнулся на Фому Неверного. Тот остановившимися глазами смотрел на заянов. Построившись в сотни, они огибали наш холм с двух сторон. Белые зубы, бурые черепа. Их было еще много. Одноногий отдавал немые команды. Вокруг стояла личная охрана, сабель двадцать – гиганты, выше остальных на голову. Двое поддерживали командира за локти. Я теперь мог держать защиту, но победить не надеялся. Нас просто сомнут, завалят ржавым железом. Отводить глаза, чтобы заяны передрались между собой, я не умел. Оставалось, как в уличной драке, сцепиться с главарем, и будь что будет.