– А вы ей ногу тоже пришьёте? – спросила Пикси.
– Нет, сначала поможем Блисс уснуть, а потом распрямим ей ножку и наложим гипс.
– Ой! А мне никогда не накладывали гипс! – воскликнул Бэкстер.
– Я не хочу гипс! – пробормотала Блисс.
– Ты можешь сама выбрать его цвет, дорогая. Ты скажешь мне, а я передам врачам. Какой бы ты хотела – чудесный ярко-розовый? Или, может быть, фиолетовый или голубой?
– Она бы хотела голубой, правда, Блисс? – спросила я.
– Да, голубой, – пробормотала Блисс и снова закрыла глаза. – Ты останешься со мной, Лили?
– Конечно, – ответила я. Я достала Безголовкина и положила его рядом с ней. – Смотри, вот Безголовкин, он будет с тобой.
– Надо же! И он побывал на полях сражений! – воскликнула, тихонько рассмеявшись, медсестра.
– Ты с нами тоже оставайся, не люблю больницы, – заявил Бэкстер, прижимаясь ко мне.
– Останься со мной! – попросила Пикси, крепко меня обняв.
– Я останусь с вами со всеми, – сказала я, хотя не представляла, как я с этим справлюсь.
Я знала, что мне не позволят пойти с Блисс в операционную, особенно с остальными малышами, которые тащились за мной. Медсестра осмотрела каждого из нас и сказала, что, кажется, мы в порядке.
– Нет, у меня болит нога, – заявила Пикси, выставляя вперёд свою ножку. – Можно мне розовый гипс?
– Вот отмокнешь в горячей ванне, и твоя ножка станет розовой, – сказала медсестра. – Давай сначала позаботимся о твоей сестричке, ладно?
Она очень нежно обработала окровавленную голову Блисс.
– Вы уже зашиваете? – громко закричала Блисс.
– Эй, эй! Что это вы делаете с моим ребёнком? – крикнул кто-то, прорвавшись сквозь занавески нашего отсека.
Это была мама! О счастье, это наша мама наконец вернулась, теперь всё будет хорошо!
Как же было здорово снова её увидеть – загорелую, с выгоревшими светлыми волосами, очаровательную в новой ярко-розовой майке и белых джинсах.
– Мама! – закричали мы все.
Обняв Пикси с Бэкстером и меня, она положила свою голову на кровать рядом с Блисс.
– Моя бедная малышка! – сказала она, обнимая её. – Не волнуйся, мама с тобой!
– Откуда ты узнала, где мы, мама? – шёпотом спросила я.
– Пришли полицейские и стали стучать в нашу дверь. Я и так уже очень волновалась, гадая, куда вы все запропастились, а потом они сказали, что вас всех увезли в больницу. Боже, вот это шок! Во что же вы играли, а?
– Не сердись, мам! – попросил Бэкстер.
– Я не сержусь, малыш. Просто хочу, чтобы вы все были дома, живы и здоровы, особенно моя маленькая Блисс.
От облегчения я почувствовала, что у меня отказывают ноги, и пришлось прислониться к стенке. Мама вернулась, и не надо, чтобы кто-то знал, что она уезжала. Блисс станет лучше, и мы все вернёмся к нормальной жизни дома – мама и мы, её дети.
Я могла бы именно так об этом рассказать. Я умею придумывать истории. Можно было бы притворяться до тех пор, пока мне самой не покажется, что именно так оно и было.
Не хочется писать правду. Там было двое полицейских, которые просунули головы в наш отсек. Один постарше, с красным лицом и седыми кудрями, а другой помоложе, со светлыми волосами и добрыми карими глазами.
– Давай, Кейт, ты повидала ребят. Теперь тебе нужно пойти с нами, – сказал тот, что постарше.
– Неужели у вас совсем нет сердца?! Я не могу их сейчас оставить! Посмотрите на мою маленькую Блисс! Пожалуйста, умоляю вас, позвольте мне остаться с ней, пока врачи решат, что делать с её головой и переломом. Вам не нужно меня караулить. Клянусь, я не собираюсь бежать! Пожалуйста, это меня убивает! – сказала мама, заливаясь слезами.
– Можешь включить хоть целый фонтан слёз, всё, на что ты способна, Кейт, но я слишком давно на службе, чтобы меня это проняло, – сказал полицейский постарше.
– Разве у вас нет детей? Для них будет лучше, если я здесь останусь. О, пожалуйста, пожалуйста!
– Я останусь с ней, – глядя на часы, сказал полицейский помоложе. – Всё равно в два у меня заканчивается дежурство. Я её сам привезу, не беспокойтесь!
– О, вы ангел! – воскликнула мама.
– Нет, ты сентиментальный дурак! Ладно, разбирайся с ней сам – и уладь там дела с опекой. А я пойду перекушу.
Итак, молодой полицейский ждал, пока Блисс увезут накладывать гипс на её ногу. Взяв стул, он сел за занавеской, чтобы хоть ненадолго оставить нас одних. Мама пристроилась на кровати, держа на коленях Бэкстера и Пикси. Я протиснулась рядом с ними и потёрлась головой о мамины блестящие мягкие волосы и загорелую шею, вдыхая нежный запах её пудры.
– Мои малыши! – сказала мама, крепко прижимая нас к себе. Она нежно целовала нас, гладя по волосам. – Я так люблю вас! Вы же это знаете, правда?
– Мы тебя тоже любим, мама, – прошептала я. – Прости меня, что я недосмотрела за Блисс.
– Ты всё хорошо сделала, любимая. Ты немножко сошла с ума, когда решила пойти в этот парк, но сейчас это не имеет значения, – устало сказала мама.
– Не могу поверить, что ты действительно здесь, мама.
– Я же сказала, что вернусь на уик-энд, глупышка. Я прилетела первым рейсом сегодня утром.
– Гордон тоже приехал?
– Нет, он остался там. Там ведь его работа, я же тебе говорила. И я не виню его: Испания – это маленький рай! А солнце! О боже, посмотри на мой загар! Я никогда в жизни не была такой загорелой.
– Ты всё ещё любишь его, мама?
– Ну да, люблю, прямо с ума по нему схожу! Ну, первые несколько дней были просто необыкновенными, но потом он нашёл фотографию с вами, ребята. Она была у меня в заднем отделении кошелька, и он спросил, кто это, и я подумала… а что, надо ему рассказать. Может, он очень обрадуется, что у него уже есть готовая семья и вы такие симпатичные ребятишки, особенно Пикси… Но это его взбесило, и он повёл себя как лицемер. Притворился, что ничего не имеет против того, что у меня дети и я немножко старше, чем он думал. Он сказал, что не может смириться с мыслью, что я ему солгала. Честно, он меня достал, ну, и я ему тоже всего наговорила… Я ушла вчера ночью, в общем, просто выскочила оттуда – ты знаешь, какой я могу быть… Но потом почувствовала себя настоящей идиоткой, потому что у меня не хватало денег на билет домой.
Мама понизила голос, кивнув в сторону полицейского, ноги которого торчали из-под занавески.