Book.

Она разоряется так, словно это наша вина, а когда Магда объясняет, что во время звонка мы все еще носились как угорелые по спортивному залу, миссис Мэдли заявляет, что ее это не касается, а касается только урок английского, мы на него опоздали и за это нам нет прощения. Добрых десять минут она талдычит, что опаздывать непозволительно, потому что у нас очень насыщенная программа, а когда урок наконец начинается, становится ясно, что он посвящен поэзии. Я люблю читать интересные истории, но не пустые стишки. Особенно про природу. Не в моей природе любить природу. Меня от нее тошнит. Видимо, мне надо сделать на лбу татуировку «горожанка». У нас есть этот ужасный сырой летний домик на склоне горы в самой дождливой части Уэльса, и каждый час, который я там провожу, кажется мне неделей.

Презрев наши стоны, миссис Мэдли сверкает глазами и зачитывает примеры из творчества поэтов-романтиков. Я слегка оживляюсь при слове «романтики», но, оказывается, это совсем не то, что я думала. Уж не знаю, по каким романтическим местам блуждали поэты-романтики, но лично мне ни разу в жизни не доводилось стоять как вкопанной на нашем Уэльском холме и восхищаться цветением шиповника или спелыми фруктами – там кругом грязь и бурелом.

Затем она переключается на современную поэзию и читает стихотворение Сильвии Плат о ежевике, и внезапно я замираю и начинаю слушать, потому что оно мне нравится своей пронзительностью и необычностью, но затем она читает другое стихотворение, под названием «Грозовой перевал», и в первой его строчке говорится что-то о горизонтах, окружающих поэтессу как вязанки с хворостом, и мы все дружно покатываемся от хохота, а миссис Мэдли злится и обзывает нас жалкими людьми, а потом добавляет, что мы все должны сочинить по стихотворению – прямо сейчас. Минимум двенадцать строк. О природе. Тот, кто не справится, останется после уроков и получит двойное домашнее задание.

Я напрягаю воображение. Думаю об Уэльсе.

Грязь, грязь, ужасная грязь.

Как в старой песенке про бегемота:

Поскользнется бегемот —

Сразу в лужу упадет.

Наверное, миссис Мэдли нужно больше лирики. Я пытаюсь еще раз:

В широких долинах,

В высоких горах,

Там, где лишь орлы,

Где вершины в снегах,

Об одном лишь печаль,

Об одном лишь забота —

Скорей бы домой,

Надоело все что-то…

Я окидываю взором класс. Караул! Похоже, все с головой ушли в работу. Надин мне подмигивает, а Магда показывает язык, но вид у них при этом какой-то отсутствующий. Сосредоточенный на стихах. Все выглядят очень серьезными. У меня просто не хватит наглости отделаться глупыми шуточками. Но как притвориться, будто меня волнует сельская местность? Ну-ка, ну-ка. Природа ведь не останавливается у городских границ. Можно написать стихи о здешней природе. Я смотрю в окно. На улице пасмурно и уныло. На противоположной стороне дороги – живая изгородь с уродливыми арками. Цветы на клумбе кричащих плакатных оттенков высажены некрасивыми повторяющимися узорами, точь-в-точь обои. У деревьев срезаны кроны, и их ветки не колышутся при дуновении ветра. Природа в пригороде не самое отрадное зрелище.

Ладно. А что, если описать темноту? Темноту в парке. Я в парке с Расселом, а над нами луна и тополя? Точно.

Я принимаюсь писать. Забываю, что сейчас урок английского, и что миссис Мэдли сегодня не в духе, и что колготки у меня перекручены, потому что я после физры натянула их кое-как, и что волосы торчат в разные стороны, как будто на голове произошел взрыв.

Я уже не в классе, а опять в парке с Расселом, и слова у меня ложатся на бумагу, словно рука выводит их сама собой.

– Девочки, время истекло, – произносит миссис Мэдли. – Вы все хорошо потрудились. Надеюсь, что плоды вашей работы окажутся удовлетворительными. Итак, кто первый?

О нет. Она хочет, чтобы мы читали вслух! Сердце у меня глухо стучит. Миссис Мэдли вызывает Джесс, и та читает маленькое стихотворение о цветочках, простое и невинное. Затем выбор падает на Стэйси, которая разражается виршами о море, диких белых лошадях и летящей пене, – в конце у нее у самой чуть пена изо рта не идет. Стихотворение насквозь фальшивое с Абсолютно Ужасными Аллитерациями, но миссис Мэдли в восторге. Следующей она вызывает скромную и застенчивую Мэдди – та краснеет как рак и говорит, что у нее ничего не получилось, а затем гундосит себе под нос так, что мы с трудом разбираем слова. Что-то там про мельницы, поля и сбор урожая. Видимо, стихотворение не производит на миссис Мэдли большого впечатления, но она говорит: «Очень хорошо». Затем вызывает Надин.

– Мое стихотворение про ночь, – говорит Надин.

Стихотворение оказывается тоже хорошим, очень готическим – с ночной грозой, летучими мышами, крадущимися кошками, деревьями, стучащими в окно, адскими вспышками молнии и дьявольскими раскатами грома.

– Видно, что ты старалась, Надин. Молодец, – говорит миссис Мэдли. – А теперь… Элли.

О боже. Глаза скользят по странице. Нет, не могу.

– Элли?

– Э… У меня тоже про ночь. Похоже на стихи Надин. Это будет повтор, все ночь да ночь. Может, лучше кто-нибудь прочтет про день?

– Ничего страшного, Элли. Я привыкла к повторам. Читай.

Ночь в парке. Бледная луна,

Что так гола. Что свет свой проливает

На сквер, на тополя,

Что парк мой окружают.

Я делаю паузу и прочищаю пересохшее горло. Чувствую, как лицо заливает краска.

– Хорошо, Элли. Продолжай.

– Это все, – говорю я. – Я закончила.

– Нет, не все. Я вижу, там еще одна строфа. И потом, я же сказала – минимум двенадцать строк. Я умею считать, Элли.

Я делаю глубокий вздох.

Ты в парке этом задержал меня, мой милый,

И на меня свои ты тратишь силы,

Обвив руками девичий мой стан.

Высокий, темный, тонкий капитан.

И бледное лицо твое, что пылко, ждуще,

Изнурено́, безумно и зовуще.

У девчонок от удивления отваливаются челюсти, а затем весь класс взрывается хохотом. Миссис Мэдли смотрит на меня с недоумением и вздыхает. Тяжело.

– Девочки, успокойтесь. Элеонора Аллард, что я просила написать?

– Стихотворение, миссис Мэдли.