И без малейшей пользы разум кричал: «Придурок, это же келпи! Утянет под воду и поминай как звали! Вернись!» Навыка прислушиваться к гласу рассудка у Кеннета оказалось маловато. Он уже и руки протянул навстречу, как резкий возглас: «Брысь, скотина!», раздавшийся за спиной, разрушил чары.
Тетушка Шейла даже не стала возвращать себе истинный сидский облик. Являть миру узоры Силы не потребовалось – и скотту, и келпи хватило для протрезвления одного ее звонкого голоса.
– Сгинь с глаз моих! – еще раз гаркнула Кайлих.
Водяной дух заполошно рванулся прочь, сиганул прямо на лед, расколол его и исчез в озере без следа.
– Я… это… чары… – проблеял горец.
Сида ругаться не стала, только выразительно кулаком себя по лбу постучала, мол, соображать иногда надо, что делаешь. И не возразишь ведь, потому что с келпи шутки плохи, да и матушка всегда гоняла детвору от воды. Жена вождя не гнушалась вбивать прописные истины хворостиной в ягодицы, коли слова «увидел черную кобылу – беги домой со всех ног» не доходят через уши.
И чтобы не сердить грозную Кайлих еще сильнее, остаток пути в Инвернесс Кеннет держался молодцом: за округой следил, костер берег, лошадей обихаживал без напоминаний и всячески тетушке Шейле угождал по мелочи. Словом, вел себя, как после очередного разбойного непотребства с собственным папашей – был тише воды, ниже травы. Но только ступив на берег Несс, Кайлих сменила гнев на милость, то бишь подобрела.
Королевский город, полвека назад дотла сожженный лордом Островов, успел отстроиться, и хоть остался невелик, зато снова стал многолюден. Кеннету, конечно, не привыкать, он и в Глазго показывался и в самом Эдинбурге бывал, вот уж где столпотворение. Однако же после дикого безмолвия долины Глен-Мор ему в толпе тяжко пришлось.
– Все орут, все галдят, точно овцы в загоне у стригалей, – посетовал он прародительнице.
Сида в ответ хмыкнула:
– Можно подумать, вы не всегда и не везде одинаковы – орете, толкаетесь, деретесь, плюетесь и гадите себе под ноги.
К тому, что тетушка Шейла смертных не жаловала, Кеннет привык. Она не Господь, чтобы всех любить.
– Зато тут церквей много. Красивых. – После долгих раздумий Маклеод нашел-таки неоспоримое достоинство Инвернесса.
– Молиться своему богу пойдешь позже, – отрезала сида. – Нам сейчас нужен корабль.
Она прибавила себе человеческих лет, из дамы в соку превратившись на глазах у непрошибаемого племянника в женщину почтенного возраста – достойную мать семейства и многажды бабушку, но еще крепкую и, что важно, небедную.
– Так-то оно вернее, – согласился тот. – Внушает.
– Вот и поглядим, что и кому получится внушить.
В ганзейской конторе, куда они направились, тетушку Шейлу привечали, словно галльскую королевну, рассыпались в похвалах, но при всем при этом подходящего «купца» у них для «благороднейшей и драгоценнейшей госпожи» не нашлось. Даже после предъявления увесистого кошеля с золотом. Кеннета, кстати, это золотишко сильно смутило, ибо, как он справедливо подозревал, сидская монета имеет обыкновение на исходе девятого дня расточаться туманом.
Немец-маклер, под впечатлением от кошелька и от помятой рожи сурового родича за плечом у матроны, нежно ворковал что-то про необходимость плыть в Эдинбург, а уж оттуда искать место на корабле, идущем в Берген.
– Нет, в Эдинбург нам не с руки, – фыркнула тетушка Шейла. – Мы тут поживем, подождем нужного случая. Когда, по вашим расчетам, кто-то из ганзейцев завернет в Инвернесс перед плаванием через море?
– В Иосифов день [10] должна быть «Святая Марта», – поведал немец после долгого изучения записей в пухлой книге, исписанной вдоль и поперек. – Господь милостив, приведет ее целую и невредимую.
– Думаю, так и будет.
Непоколебимая уверенность в голосе сиды заставила Кеннета насторожиться. Он ни на миг не забывал, что Кайлих – владычица ветров и туманов. Что ей стоит наполнить паруса «Святой Марты» попутным ветром?
Пора было на ночлег определяться, но сида наотрез отказалась селиться в тесной каморке постоялого двора, кишащей крысами, клопами и блохами.
– Хочешь, чтобы я от вони задохнулась прямо во сне? – зло прошипела Кайлих.
Кеннет изо всех сил принюхался. Ну да, зима только-только кончилась, в Несс водица ледяная, а дрова нынче дороги, вот и пованивает от народца. А от кого не воняет-то, пальцем покажи?
– Я бы по-любому остался во дворе с охраной у костра, но коли хочешь присоединиться, то милости прошу.
Однако же и этот вариант Кайлих отвергла. И вот почему. Когда они, прикрывшись Фет Фиада, вышли за стены города и направились к холмам, сида сразу же преобразилась, сбросив личину смертной. Она собиралась колдовать. Так мнилось Кеннету, и он уже рисовал в воображении, как Неблагая созовет ветра морские и громовым голосом прикажет им гнать несчастного «купца» в Инвернесс, не щадя парусов и руля. Вот бы посмотреть на такое диво!
– А куда это мы? – спросил Маклеод, когда понял, что уж больно далеко они и от города, и от моря.
– В гости, – бросила через плечо Кайлих. И злорадно хихикнула, когда до горца дошло, куда и в какие гости его привела «тетушка».
– Ах ты…
Они очутились прямехонько перед входом в сид – перед мерцающей молочно-золотым светом аркой, ведущей в дом детей Богини Дану.
– Чего встал как вкопанный? – проворчала Неблагая. – Скажи, что ты друг, и входи.
Катя
Хийса сказала: «Не тревожь его!», но ведь и не запрещала строго-настрого подходить к Диху. Точнее, к той зеленой то ли клумбе, то ли грядке, в которой уже едва-едва угадывались очертания человеческого, то есть сидского тела. За то время, что я продрыхла в жилище Лисьей Матушки, над возлежащим на кочке сыном Луга вырос целый огород. И не просто вырос и зазеленел, а кажется, и заколосился. Во всяком случае, на кустиках черники уже показались ягоды, тяжелые и спелые на вид. Этакий эффект парника. Я поймала себя на сравнении Диху с участком теплотрассы в плане воздействия на окружающую среду и хихикнула.
– А он там живой? – на всякий случай решила уточнить у хийсы.
Керейтар хмыкнула и отмахнулась, причем в буквальном смысле, взмахнув сразу всеми своими девятью косами.
– Живее всех живых. – Хозяйка леса неодобрительно сморщила нос в ответ на мой очередной непроизвольный смешок. – Ну что ты регочешь, арбушка? Он свою Силу земле отдал, теперь она его силой напитает. Что непонятного-то?
Я торопливо покивала. Финно-угорская нечисть не прямо цитировала «Мифы народов мира» и Мирчу Элиаде, но очень близко к тексту. Во всех этих древних культах жизнь настолько прочно увязана со смертью и приправлена эротикой, что удивляться для меня, какого-никакого, а культуролога, было даже как-то неприлично. Но памятуя все-таки о местной специфике, за Диху я тревожилась. А потому почти неосознанно нарезала круги вокруг «клумбы» с сидом. Кто ее знает, эту хийсу. А ну как теперь высосет ненасытная Хийтола из моего прапрапрадедушки последние соки? Тут же некстати на ум пришли аналогии с росянкой, вполне подходящим по ареалу растением.