Этот человек показался мне обаятельным монстром из фильмов Федерико Феллини. Вокруг Феллини начали оживать его персонажи, твориться его мир.
Из гостиницы мы поехали ужинать.
Манфреди сиял. Это был хороший знак. Обычно Феллини не задерживается. Если бы я не была ему интересна – посидел бы пятнадцать минут и уехал.
В ресторане мы расположились на открытой террасе. Море тяжело шуршало внизу. За моей спиной тлела какая-то спираль. От нее поднимался дымок. Клаудия объяснила: это от комаров. Я вспомнила июнь на даче, комариные артналеты по ночам. Днем комары замирают, а к ночи собираются в боевые сотни и пикируют с изнуряющим душу звуком. И кажется, что от них нет избавления.
А оказывается, есть. В капитализме.
К нашему столу подошла молодая блондинка в водопаде шелковых волос. Поздоровалась с Федерико. Он радостно подхватился, и вылез к ней, и тут же обнял, нежно поцеловал, похлопал по спине.
Блондинка была втиснута, как в чулок, в маленькое черное платье. Ее лицо казалось знакомым. Где-то я определенно видела эти волосы, узковатые, немножко подозрительные глаза. Вспомнила! Она играла главную роль в фильме Тарковского «Ностальгия».
Федерико и актриса о чем-то нежно лопотали. Потом он еще раз поцеловал ее на прощание и полез обратно. Сел на свой стул. Дождался, пока девушка отошла, и спросил полушепотом:
– Кто это?
– Итальянская актриса, – также полушепотом ответила я.
– Ты уверена?
– Абсолютно уверена.
Федерико обернулся. Актриса подходила к своему столику, храня на лице и на спине прикосновения великого маэстро.
Она не подозревала, что Феллини поздоровался ВООБЩЕ, а с кем? Не все ли равно?
За столиком актрисы сидела девушка, обритая наголо.
– Это дочка Челентано, – сообщила Клаудия.
Дочка была похожа на солдата-новобранца. Форма головы – почти идеальная, но обнаженный череп – непривычен. С обнаженным черепом человек жалок. Лучше обнажить любое другое место. Дочка Челентано засмеялась чему-то, и сходство с солдатом усилилось.
Подали сырокопченое мясо с дыней. Мясо было нарезано, как папиросная бумага.
Федерико взял нож и вилку и в этот момент увидел, что его приветствует пожилой синьор. Федерико тоже вскинул руку и помахал в воздухе. Синьор подскочил, протиснулся между стульями и склонился к Федерико. Они пообщались. Синьор отошел. Я подумала – сейчас спросит: «Кто это?»
– Кто это? – спросил Феллини. – Он говорит, что он адвокат.
– Значит, адвокат, – сказала я.
– Он говорит, что написал книгу.
– Значит, написал.
– И я похвалил эту книгу.
– Правильно сделали.
– Почему правильно? – заинтересовался Федерико.
– Человек нуждается в поощрении. А в вашем тем более. Поощрение – это стимул.
– Может быть, – согласился Феллини.
Поощрение нужно любителям. А гении обходятся и без поощрения.
К Федерико Феллини тянется все человечество, и он не может запомнить всех. Я подумала: если через год мы с ним встретимся, он шумно обрадуется, обнимет, скажет «кариссима». А потом спросит: «Кто это?»
– О чем вы хотите говорить? Что вас интересует в России?
Обычно все спрашивают о перестройке и кто мне больше нравится: Ельцин или Горбачев.
Ельцина я обожаю, как и все, впрочем. Но для меня конкретно Ельцин не сделал ничего. А Горбачев посадил меня за один стол с Федерико Феллини.
Раньше, до перестройки, если бы Феллини захотел побеседовать с русским писателем, ему послали бы секретаря большого Союза писателей.
Был такой случай. В семидесятых годах меня возлюбил болгарский журнал «Панорама». Главный редактор журнала Леда Милева назначила мне премию – месяц отдыха на Золотых Песках. Приглашение пришло в двух экземплярах: мне домой и в иностранную комиссию на имя Председателя.
Я пришла к Председателю и спросила:
– Получили?
– Получили. Но вы не поедете.
– Почему?
– Это очень большой кусок. На болгарские курорты у нас ездят секретари Союза и классики, которые не умерли.
– Так это я.
– Нет, – отмахнулся Председатель. – Вы еще молодая.
– Но пригласили МЕНЯ. ЛИЧНО. Ждут меня, а явится кто-то другой. Это же неприлично.
Председатель подумал, потом сказал:
– Вас все равно не выпустят кое-какие службы. Зачем вам нарываться на отказ?
– А я и у них спрошу: почему? Почему я не гожусь вашим службам? У меня два образования, музыкальное и сценарное, я морально устойчива, ни разу не разводилась. Что во мне не так?
Председатель подумал, потом сказал:
– Ну ладно, поезжайте.
Я поняла, что те самые службы именно он и совмещает.
Одновременно со мной Леда Милева пригласила переводчицу с болгарского. Вся лучшая болгарская литература была переведена этой женщиной. Ей отказали под предлогом, что сразу двоих они послать не могут.
На другой день я пришла к заместителю Председателя и сказала:
– Если может поехать только один человек, пусть едет переводчица.
Заместитель посмотрел на меня подозрительно и спросил:
– Вы ей чем-то обязаны?
– Нет, – сказала я. – Мы не знакомы.
– А почему вы пропускаете ее вместо себя?
– Потому что для меня это отдых, а для нее работа.
И в самом деле: Золотые Пески – не Варадеро. Я в крайнем случае на Пицунду могу поехать. А переводчице нужна языковая среда, контакты, встречи.
Заместитель смотрел на меня искоса, будто высматривал истинные мотивы. Он не верил моим словам. Если я отдаю свое место, значит, есть причины, например: я кого-то убила, а переводчица видела и теперь шантажирует.
– Вы можете ехать, можете не ехать. Как хотите. Но переводчицу мы все равно не пустим. Она не умеет себя вести.
– А что она сделала?
– Дала негативное интервью.
Переводчица имела манеру говорить правду за десять лет до гласности.
Я поехала на Золотые Пески. Мне достался столик с болгарским коммунистом по имени Веселин. Веселину восемьдесят лет. Он нехорош собой, неумен, приставуч. Он говорил каждое утро и каждый вечер: «Заходи ко мне в номер, я дам тебе кофе с коньяком». Я вежливо отказывалась: «Я утром не пью спиртное» или: «Я вечером не пью кофе». В зависимости от времени дня, когда поступало приглашение. Наконец ему надоела моя нерешительность.
– Почему ты ко мне не приходишь? – прямо спросил Веселин.