Но Халида была действительно умной женщиной и отличной парой своему мужу. Она всего раз взглянула в лицо визиря и проговорила:
– Иди переодевайся, Жак-бродяга. И шрам свой ужасный не забудь смыть. А потом расскажешь мне все, что с тобой произошло!
– Но почему ты, прекраснейшая, уверена, что со мной что-то произошло?
– Аллах всесильный! И это визирь нашей прекрасной страны, управитель мудрых, человек изворотливого ума… Ну подумай сам, свет очей моих. Если мужчина является домой со ссадиной на лбу, расцветающим синяком под глазом и горящими, как у кота, глазами… Что это может значить?
Шимас решил сыграть того же простака, на которого так легко поймались советники дивана.
– Это значит, что он славно подрался…
– Милый, вот только не надо превращаться в деревенского дурачка. Если бы я видела тебя в первый раз, быть может, я бы тебе поверила. Но сейчас, прожив с тобой уже не один день… – тут губы ее тронула нежная улыбка, – наслушавшись и твоих рассказов, и рассказов о тебе, какими меня побаловали твои верные друзья, понимаю, что случилось что-то… воистину необыкновенное. И что ты, по обычаю всех мужчин, решил от меня это утаить.
Шимас тяжело и протяжно вздохнул.
«Плохо, когда жена умна… И хорошо, что она умна. Да, ее не проведешь. Но, быть может, она даст совет…»
– Не сомневайся, о свет моего сердца, в советах недостатка не будет, – проговорила Халида в спину мужу.
Шимас тер лицо, избавляясь от ужасного нарисованного шрама, и размышлял о том, сколь разнятся головы мужчин и женщин. Как она могла прочесть его мысли? Откуда узнала, что он не возражал бы против мудрого совета?
– Аллах всесильный, ну почему она всегда знает, что у меня на уме?..
Ответ на этот вопрос был Шимасу неизвестен. Ибо хоть он и был изворотливо умен, но все же оставался достаточно молодым человеком, к тому же обожавшим собственную жену. А молодость, увы, становится отличной штукой лишь после того, как проходит. Да, взамен появляются опыт и мудрость, но вот свежести восприятия уже не вернуть, как не вернуть воистину детского удивления, когда самый близкий человек читает тебя, словно раскрытую книгу.
Наконец шрам исчез. Шимас с удовольствием надел привычное платье и даже мысленно приготовился к расспросам Халиды. Но она была воистину самой мудрой из женщин, ибо расспрашивать его ни о чем не стала.
– Ну вот, мой прекрасный, теперь ты похож на того красавчика, за которого я выходила замуж. Ужин ждет тебя. Хотя, думаю, скоро настанет уже и время завтрака.
– Прости меня, прекраснейшая. Прогулка сегодня оказалась более чем долгой.
– Я заметила. И более чем веселой, могу добавить.
– О да. Ты права, моя вечерняя греза, ты права.
– Ну что ж, значит, надо обработать твои раны… Боюсь, что завтра тебе не следует выходить в диван – появление визиря с таким роскошным синяком может навести мудрецов на недостойные размышления.
– И снова ты права, моя любовь.
– В таком случае поешь. А утром пошлешь записку своему приятелю, что твоя жена решила не выпускать тебя из объятий как минимум три дня…
– Боюсь, что он не поверит этому. Салех отлично знает меня.
– Зато он пока почти не знает меня. И этим следует воспользоваться. Для твоего же, глупец, блага.
– Что-то частенько меня сегодня принимали за глупца, – пробурчал Шимас.
Халида лишь взглянула в лицо мужу. И он понял, что попался в ее ловко расставленные сети.
– Хотела бы я знать, друг мой, кто же имел неосторожность принять тебя за глупца… – проговорила она, – и в каком арыке теперь искать тело этого наглеца.
– Увы, моя звезда, все они живы. Более того, по их милости я теперь рискую собственной жизнью… Ну, или делаю вид, что рискую.
И Шимас рассказал жене все – и то, как, размышляя, забрел на окраину, и то, как увидел крадущего вдоль городской стены казначея. И как ввязался в драку, подслушав глупцов заговорщиков. И даже то, что теперь Жака-бродягу каждый вечер будут искать в харчевне рядом с городской площадью.
Халида молчала. О, она прекрасно понимала, какие чувства движут мужем. Но легче от этого не становилось. Ведь как только кто-то из пятерки заговорщиков чуть пристальнее взглянет в лицо визиря – и обман будет раскрыт. И значит, жизнь Шимаса повиснет на волоске.
Молчание затягивалось. Визирь уже и вздыхал, и пытался считать полосы на ковре у собственных ног… Он даже демонстративно раскурил кальян, чего Халида терпеть не могла. Но его жена все так же молчала, лишь беспокойно подрагивали ее пальцы да острые блики от камней в перстнях играли на белом камне стен.
Наконец Халида заговорила.
– Мой прекрасный… Я понимаю, почему ты это сделал. Я восхищаюсь тобой – ибо это деяние настоящего мужчины. Но не могу не обеспокоиться тем, сколь сильно ты рискуешь, ставя под удар собственную голову, собственную жизнь и, значит, мою жизнь тоже.
Шимас про себя вознес Аллаху всесильному длинную благодарственную молитву, в сотый уже, наверное, раз порадовавшись тому, что смог некогда защитить Халиду от назойливого преследования иноземцев. Ибо за это повелитель правоверных наградил его сильной и мудрой женщиной, которой не надо объяснять очевидных вещей, которая сразу добирается до сути явлений и способна хладнокровно делать выводы, не пугаясь ничего.
– Рискую своей жизнью, прекраснейшая? – лишь решился переспросить он.
– Ну конечно. Что будет, глупый ты мудрец, если кто-то из этих недостойных вдруг разглядит твое лицо в диване? Он же сразу поймет, что его тайна раскрыта. И тогда наймет не долговязого иноземца, чтобы уничтожить халифа, а сурового убийцу, чтобы прирезать визиря. О том, что станет тогда со мной и твоими уважаемыми родителями, я уже просто молчу.
– Ты все говоришь верно, красавица. Это значит, что мне надо быть теперь куда осторожнее, а действовать смело и решительно…
– Действовать? Ты что, глупец, собрался предупредить халифа?
– Нет, я еще не настолько потерял разум. Просто я кое-что придумал, пока возвращался домой. И раз уж ты все знаешь, то помоги мне принять решение…
– Я могу не только это, поверь мне, муженек. Почему бы тебе не составить вместе со мной заговор против этих пятерых?
«Воистину, никакому мужчине не тягаться в изворотливости с женщиной…» – успел подумать Шимас.
– Заговор, прекраснейшая? Заговор против пяти советников дивана? Против кади?
– О нет, всего лишь против пятерых глупцов, вздумавших решать судьбы тех, кто им неугоден…
– Но эти глупцы облечены немалой властью.
– И что с того? Мы же не будем спорить с их влиянием и словом в диване… Сколько бы ни было у них власти, они всего лишь люди. А у каждого человека есть свои слабости, о которых он предпочел бы забыть и сам.