— Ну, да, сказки и легенды… Вы знаете, что Бунтман пишет от руки и не владеет компьютером?
— А вы читали, как он пишет? Он дважды «золотое перо» России!
— Хоть трижды. Пять человек надо уволить. Как минимум. Это решение Леонида Даниловича. Оно не обсуждается. Мы же обо всем с вами договорились!
— Ни о чем мы не договаривались.
— Но вы же не возражали!
— Возражают на аргументы, а не на бред. Ваша компьютерная молодежь не умеет писать. Девица, которую вы мне прислали, даже не догадывается, что существует двоеточие, и уверена, что Пушкина убил граф Монте-Кристо.
— Почему?
— Потому что до тюрьмы его звали Эдмон Дантес.
— Кого?
— Монте-Кристо.
— Она даже это знает? Видите, какая начитанная девочка!
— Вы издеваетесь?
— Геннадий Павлович, вернитесь в жизнь, очень прошу вас! Тем, кто не умеет читать, умеющие писать не нужны. Достаточно картинок с подписями.
— Будем растить нацию дебилов?
— Будем просвещать уже выращенных дебилов.
— Я позвоню Леониду Даниловичу.
— А сейчас вы кому звонили?
— Я… я по другому вопросу…
— Разве Леонид Данилович не напомнил вам об оптимизации? Странно! — усмехнулась она. — Кстати, и с Дормидошиным надо решать: ночует в редакции, спит на столе, носки стирает в туалете, сушит на батарее. Бомжатник!
— Он разошелся с женой. Ему негде жить.
— Я тоже развелась, но я же не сплю на столе!
«Зато ты на столе е…ся!» — подумал Гена, вспомнив сплетню, гулявшую по банку «Щедрость».
Дело было так: собрали совещание гоп-стоп-менеджеров по кредитованию. Но секретарша не пускает, томит в приемной. Наконец из кабинета вышла Инна и, прикрывая платочком разъехавшуюся на губах помаду, скрылась в дамской комнате. Все зашли, расселись, Кошмарик стал жужжать про кредитные ставки и плохую работу группы коллекторов, проще говоря, выбивальщиков долгов. Но никто не слушает, все уставились в одну точку и кривенько так улыбаются. Босс тоже заметил на полировке стола отчетливый отпечаток, оставленный потными женскими ягодицами.
Немая сцена.
— Жопы никогда не видели! — заорал Кошмарик. — Вы лучше посмотрите график роста бытовых кредитов. Разве это рост? Вот это жопа настоящая!
— О чем вы задумались? — подозрительно спросила Заходырка, словно угадав ход его мыслей.
— О том, какой след мы оставим в истории.
— Никакого. Когда начнем увольнять?
— Так сразу нельзя…
— Тогда будут задержки по зарплате. Денег нет. Разве Леонид Данилович вас не предупредил?
— Предупредил. Но, может быть, лучше экономить на устрицах и значках, чем на людях?
— Позвольте мне как гендиректору заботиться об имидже газеты.
— Имидж — это когда над нами смеются?
— Подумайте лучше о себе! Кстати, я приняла решение: мы ликвидируем отдел распространения. Аутсорсинг дешевле.
— Аут… простите… что? — съёрничал Скорятин.
— Аутсорсинг. Теперь газету будет распространять специальная фирма «Прессглобалсервис».
— Что-то вроде «Русского скорохода»? — невинно уточнил Гена.
— Напрасно вы это! — Ее бледное лицо пошло красными пятнами. — Я не позволю превращать мою газету в свалку совковой рухляди!
— Это не ваша газета!
— Моя! Кстати, что со статьей?
— В работе…
— Она должна выйти в этом номере.
— Решение о публикации материалов принимает главный редактор.
— Вот и примите!
— Думаю, еще не время.
— А я думаю, как раз время!
— Вы как генеральный директор лучше думайте о том, чтобы в туалете была бумага.
— Не хватает?
— Не хватает.
— Вот и увольте пять задниц — сразу хватит.
— Пять включая меня? — с угрозой уточнил Скорятин.
— Включая вас — шесть! — усмехнулась Заходырка.
— А может, лучше сэкономить на зарплате генерального директора? — во весь рот улыбнулся Гена. — У вас какая зарплата?
— Это коммерческая тайна.
— В редакции нет ни коммерческих, ни постельных тайн. Вы себе платите столько, сколько получают как раз пять журналистов.
— Да, люди, как и вещи, стоят по-разному. Все зависит от того, насколько полезен сотрудник. Есть дорогие. Есть дешевые. А кого-то надо выбросить, чтобы место не занимали.
— А в чем же ваша польза, Инна Викторовна? Вы-то чего хорошего нам сделали? Наштамповали значков размером с бледную спирохету?
— А ваша в чем польза? «Джинсу» за нал в номер ставить и водителя держать у подъезда любовницы? Куда вы отправили его сегодня?
— Материал визировать.
— Проверю!
— Проверьте! А что касается подъездов и любовниц — виноват, простите, не приучен… на рабочем месте пялиться!
— Что-о-о? Разговор окончен! — она встала так резко, что силиконовые мячи подпрыгнули, едва не ткнувшись в подбородок. — Напоминаю, статью — в номер. В понедельник — список на увольнение.
— А я напоминаю, что в туалете нет бумаги!
Она вышла, грохнув дверью. Скорятин остался сидеть, обхватив голову руками. Гена понимал, что совершил чудовищную глупость. На повышенных тонах они говорили давно, но это было вроде спортивного фехтования, когда на остриях шпаг навинчены шарики. Сегодня пошла настоящая рубка, в кровь, в лапшу, в азу по-татарски. Правда, первой начала она: «С вами — шесть!» Лярва настольная! Но и сам он тоже хорош, конспиратор! Мастер выездного секса. На ее особые отношения с хозяином намекать не следовало ни в коем случае. Есть слова, меняющие, даже ломающие жизнь. Сказал — и назад не вернешь. Прав был незабвенный тесть: «Уши женщины не вынесут и половины из того, на что способны ее чресла!» Теперь Заходырка — окончательный враг.
Но почему она требует уволить сразу пятерых сотрудников? Конечно, штат подраздут, Кошмарик дает на газету все меньше: наигрался — да и денег жалко. Раньше, как все олигархи, он сосал бюджет и, как все гении первичного накопления, скукожился, едва его оторвали от груди волчицы-кормилицы. Только у нас в Отечестве можно тырить из казны, слегка делясь с начальством, и считаться капитаном большого бизнеса. Кроме того, в Ницце он спутался с несовершеннолетней и заплатил дикие отступные, чтобы не загреметь в тюрьму. Это тебе опять же не Россия-матушка: сунул штуку «евриков» участковому — и блуди хоть с грудным младенцем! Конечно, увольнять все равно придется, но постепенно, не раздражая коллектив. Это как на расстреле: каждый до последнего верит, что на нем кончатся патроны или подоспеет помилование. Зачем сразу пятерых? Круто даже по нынешним бесчеловечным временам!