Оказалось, Вехов в своем издательстве «Снарк» к 200-летию Первой республики на деньги фонда де Голля выпустил без купюр путевые заметки наблюдательного маркиза де Кюстина, сохранив все его меткие наветы на Россию.
— Дайте сказать! — Вехов поднял руку так, словно в ней был факел.
— Погодите, — поморщилась Болотина. — Вон товарищ давно уже просит слова, — она благосклонно кивнула старичку доцентской внешности, и тот поспешил к освободившейся трибуне. Председатель клуба «Гласность» наблюдал за этим с насмешливым презрением человека, давно привыкшего к несправедливости.
— Позвольте небольшой исторический экскурс? — спросил старичок, обживая трибуну.
— Если коротко, не возражаю, — разрешила Елизавета Вторая.
— Спасибо! Начнем, как говорили древние, от яйца Леды, — его голос обрел лекционную плавность. — Такая, с позволения сказать, кафкианская ситуация сложилась в нашей стране из-за того, что в конце 1920-х свернули НЭП, хотя Ленин недвусмысленно заявлял: новая экономическая политика всерьез и надолго! Он считал социализм торжеством цивилизованных кооператоров. Однако в 1927 году был законодательно изменен статус предприятий. Целью стало не извлечение прибыли, а выполнение плана, спущенного сверху. А ведь Николай Иванович Бухарин, провидец, предупреждал: мы слишком все «перецентрализовали»! Но Сталин знал: рыночный, а точнее, хозрасчетный социализм несовместим с личной диктатурой…
— Короче, Склифосовский!
— Завязывай лекцию читать! — крикнули из зала. — Видели мы твоих цивилизованных кооператоров. Кулебяка рубль стоит!
— Ничего страшного, коллеги! — успокоил доцент. — Конкуренция и спрос сформируют нормальные цены. Сейчас многие перегибы происходят из-за того, что бюрократия сопротивляется перестройке и делает все, чтобы народ разочаровался в реформах. Не позволим! — крикнул доцент, сходя с трибуны.
— Нужна чрезвычайная комиссия по борьбе с врагами перестройки! — гулко вмешался Вехов. — Надо выявлять и…
— Расстреливать? — уточнил спецкор.
— Если надо — и расстреливать.
— Чем же вы тогда лучше Сталина? — не вытерпела Мятлева.
— У нас другая цель.
— Какая же?
— Свобода.
— Значит, ради свободы все разрешено?
— Все, кроме слезинки ребенка! — Вехов ответил ей перевернутой улыбкой.
— Значит, можно и книги с полок воровать? — осведомилась Болотина.
— Вот, товарищ Скорятин, прошу зафиксировать, — библиофил презрительно указал на директрису длинным суставчатым пальцем. — Враги перестройки и клевету активно используют, чтобы задавить народную инициативу.
— Вы не о том, не о том все говорите! — застонала изможденная дама в цыганской шали. — Главное, что наша дорога не ведет к храму!
— А почему дорога должна вести обязательно к храму? — хихикнул Колобков, желая вернуть Зоино внимание. — Она может вести, например, в баню…
— Куда-куда? Он что там такое говорит?! А еще из райкома… — зароптали те, кто видел фильм «Покаяние». — Издевается!
Мятлева покосилась на Илью с неловким смущением, так девочка-отличница смотрит на одноклассника, несущего у доски позорный вздор. А она с ним вчера зачем-то поцеловалась…
— Ну не обязательно в баню, можно и в библиотеку… — чуя неладное, попытался исправить ошибку пропагандист.
— Библиотека — тоже храм! — почти не разжимая губ, произнесла Елизавета Михайловна. — Геннадий Павлович, а вы что молчите?
— Дайте ему сказать! Человек из Москвы ехал! — донеслось из зала. — Не затыкайте рот!
— Никто никому ничего не затыкает. Надо оставить время на вопросы.
— Колокольный звон — не молитва! — подытожил Скорятин. — Если есть вопросы, задавайте!
— Есть! — усмехнулся Вехов. — Почему в СССР одна партия? Странно, не правда ли? Партии создаются, чтобы бороться за политическую власть. С кем? Ежу понятно: с другими партиями. А с кем борется КПСС? Сама с собой или с народом?
— Сама с собой. Лигач Горбача подсиживает. Нет, с народом борется! Водку — по талонам продает! — вразнобой закричали из зала.
— И квартиры сама себе дает! — добавил книголюб.
— Прекратите! — Директриса величественно поднялась и поискала глазами дружинников. — Уберите провокатора, немедленно!
Парни неуверенно переглянулись. На лице председателя клуба «Гласность» снова появилась перевернутая улыбка, не сулившая ничего хорошего.
— Боитесь правды! Я сам уйду. А вам, Елизавета Михайловна, не стоит принимать руководящую роль партии так близко к телу.
В зале понимающе хихикнули. Видимо, роман Болотиной и хозяина области Суровцева давно уже не был тайной. Нарушитель спокойствия тряхнул длинными волосами и гордо вышел вон, играя желваками. Елизавета Вторая поморщилась как от сильной боли, побледнела и грузно опустилась на стул. Лязгая графином о край стакана, она налила себе воды, выпила, отдышалась и тихо спросила:
— Есть еще вопросы к товарищу Скорятину?
— Есть! — подняла руку немолодая женщина в темно-синем костюме с люрексовой полоской по воротнику.
— Понимаете, в прессе теперь пишут, что Зоя Космодемьянская просто ненормальная, Матросов закрыл амбразуру спьяну, а Павлик Морозов — стукач и доносчик. Я учительница. Вот вы мне скажите, на каких примерах мы будем воспитывать молодежь? Если все у нас плохо… Ведь надо же во что-то верить!
— Конечно! В себя надо верить. В се-бя, понимаете, голубушка? А не в Зою Космодемьянскую. Еще вопросы!
— В Бога надо веровать! — рявкнул бородатый юноша и, вскочив, размашисто перекрестился.
— Из Союза православной молодежи, — тихо донес москвичу Пуртов. — Крестный ход готовят.
— А вы что же?
— Комсомолята, как обычно, антипасху хотели… Но Москва запретила. Тысяча лет крещения на носу. Два храма покрасили и кресты надели. В Ленинский субботник в монастыре мусор убирали. Двадцать три грузовика вывезли. Мы про это писали…
Скорятин снова посмотрел в зал, увидел несколько нетерпеливо поднятых рук и кивнул немолодой женщине с больными глазами.
— А как вы относитесь к статье Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами!» в «Советской России»? — спросила она. — Вы с ней согласны?
— Нет, не согласен. Это платформа антиперестроечных сил. Кому-то очень хочется назад, в тоталитарное стойло.
— Но ведь про Сталина же она правильно пишет… — пророкотал, борясь с одышкой, Федор Тимофеевич и звякнул наградами.
— И что же она пишет? — Гена придал лицу такое же выражение, с каким Исидор выслушивал Галантера, заведовавшего юмористической полосой «Мымры».
— Что даже Черчилль признал: Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой.