— Что это?
— Из райкома просили передать.
— Колобков?
— Поднимай выше! Чем-то вы нашему Рытикову глянулись. От него стерлядка. Долго не держите — пропадет. Горячая…
Бросив вещи и наполнив купе копченым соблазном, Скорятин смотрел в окно на прощальную суету перрона. Он смутно мечтал: вдруг среди провожающих, как в кино, появится Зоя — запыхавшаяся, прихрамывающая, ищущая, раздвинет толпу, ворвется в вагон, обнимет и, улыбаясь плачущими глазами, попросит: «Не уезжай ты, мой голубчик!» И он не уедет. Мятлева, конечно, не появилась, зато нарисовался Вехов. Он шагал по платформе в сопровождении юноши, еле тянувшего большую спортивную сумку. Шли они в хвост поезда, к плацкартным вагонам. Книголюб давал какие-то указания, а парень (похоже, младший брат) кивал, время от времени перекладывая ношу из одной руки в другую.
«А дело-то у них поставлено!» — подумал журналист.
Едва тронулись, в купе вбежал толстячок в мятом плаще, шляпе и с портфелем, словом, классический советский командированный.
— Ого! — воскликнул он, шумно втянув деликатесный запах. — Как знал, прихватил с собой! — и вынул из портфеля бутылку «андроповки».
Гена ощутил в желудке сосущий голод и нажал кнопку селектора:
— Готово?
— Остывает.
— Заносите!
Вошла Ольга и поставила перед шефом тарелку с куриной котлетой, разогретой в микроволновке.
— Выпьете?
— Попозже. Мне в «Агенпоп» еще надо заехать.
— Надолго?
— Как получится.
— Геннадий Павлович, а можно спросить?
— Попробуй.
— Как вы относитесь к брачному договору?
— Я? Хм… Допустим, как к гарантии.
— К какой гарантии?
— Автомобильной. Помогает, пока со всей дури под «КамАЗ» не въедешь.
В третий раз с Веховым судьба свела Гену, кажется, в начале нулевых. Кошмарик бросил Скорятина на избирательную кампанию губернатора Налимова, по прозвищу Нал. Виктор Митрофанович поднялся в 90-е на перепродаже колхозных угодий, а потом сменил Рытикова, разворовавшего область дотла и осевшего в Монако. Его пентхаус с окнами на казино «Монте-Карло» входит теперь в число достопримечательностей княжества. Экскурсовод сообщает, делая секретное лицо:
— А там, левее, самая дорогая в Монако квартира!
— Где-где?
— Вон, с пальмами на крыше. Ее сначала хотел купить арабский шейх, но не потянул. Досталась русскому миллионеру.
— Как фамилия?
— Рытикофф.
— Не слышали.
— М-да… Какая же богатая страна — Россия! Можете попытать счастья в рулетку. Новичкам, говорят, везет…
И пока азартные мужья спорят с бережливыми женами, сколько ставить на красное, пять или десять евро, гид вспоминает свою кооперативную «двушку» с окнами на Финский залив, «шестерку» с надсаженным движком, несметную весеннюю корюшку и университетскую кафедру философии, где под чай с сушками так хорошо спорилось о физике Божьего Промысла.
Налимов — под стать своей фамилии — оказался мужиком откормленным и гладким. Он был покрыт несмываемым средиземноморским загаром и тронут той сонной усталостью, которая часто поражает очень богатых людей. Губернатор даже говорил неохотно, точно с каждым сказанным словом с его счета списывался миллион. Однако выборы есть выборы, с народом надо встречаться, общаться, обещать, очаровывать, заверять, врать: мол, первый срок — цветочки, ягодки — впереди! Для этого добыли «метеор», загрузились выпивкой со жратвой и поплыли по Волге.
В каждом городке их ждал президиумный стол, увитый цветами, как траурный поезд. Команда кандидата, человек десять, рассаживалась на сцене. Сначала крутили предвыборный ролик, снятый за безумные деньги модным режиссером Ромовым, который прославился экранизацией «Героя нашего времени». В новой версии Печорин, борясь со скукой, долго и мучительно склонял к коллективной оргии сразу трех своих подруг — Белу, княжну Мери и Веру. После разнузданного свального греха, снятого с гинекологической дотошностью, Бела бросилась в пропасть, княжна Мери вышла замуж, Вера вернулась к супругу, а Печорин застрелил Грушницкого, пятого участника групповухи, — за неуважительный отзыв о прекрасных дамах. Впрочем, предвыборный ролик, в отличие от фестивальной ленты, был слеплен без затей: Налимов шел по грудь в колосящихся хлебах, горстями пил волжскую воду, вручал компьютер сельским школьникам и скромно на веранде чьей-то плохонькой дачки чаевничал с женой Валентиной, хотя давно ее бросил и сослал с ребенком на Кипр. Посмотрев кино, электорат, задетый за живое, задавал вопросы — в микрофон или письменно. Поступавшие из зала бумажки носила Карина, мисс Средняя Волга, обладательница ног, бесконечных, как великая русская река.
Пресс-секретарь губернатора, юноша с улыбкой мнительного зайца, исказив лицо мыслью, вникал в вопрос и шептал что-то в петлистое ухо кандидата. Нал вздыхал, тяжело осматривал свиту и кивал одному из присных. Тот, вскочив, как черт на пружине, запевал о лучезарном будущем областной жилищно-коммунальной системы. Другой вещал из-за баррикады икебан о бесповоротной ликвидации ветхого жилья в отдельно взятом населенном пункте. Третий, лучась, сулил Интернет в каждый дом, а малоимущим детям — компьютерную «мышку» в дар. Под занавес старуха, одетая в застиранную гимнастерку, врывалась, дребезжа наградами, на сцену, обнимала, целовала и осеняла кандидата крестным знамением от имени всех фронтовиков. То была актриса облдрамтеатра Ира Почепец, лет сорок назад она сыграла юную партизанку и с тех пор не выходила из образа. Зал аплодировал стоя.
Но, конечно, не всегда шло гладко. Порой какой-нибудь правдоискатель протыривался к микрофону и вопрошал, рыдая:
— Виктор Митрофанович, сейчас вы на пятьдесят шестом месте в русском списке Форбса. Где будете к концу второго срока?
По рядам сподвижников пробегала судорога возмущения, а Нала, напротив, охватывала зевотная тоска. Отважная партизанка Почепец заслоняла обиженного своей медальной грудью и кричала: «Да я тебя, коммундила проклятый, на передовой за такие слова шлепнула бы!» (Во время войны Ира едва родилась.) Наглеца сгоняли, а из разных концов зала вопили заступники.
— Как не стыдно! Человек хочет людям помочь! Залил глаза-то с утра! — голосили женщины.
— И хорошо, что богатый! Воровать не будет! Все народу достанется! — неуверенно вторили мужики.
Теток вдохновляли продуктовые дары, выданные накануне, а их злоупотребляющих супругов — наборы «Три богатыря»: водка, перцовка и старка. Продукт, кстати, местный, со спиртзавода, записанного на Геру, губернаторского сынишку от первого брака, редкого обалдуя, разбивавшего по «ягуару» в квартал. Чтобы сгладить неловкость, к микрофону выдвигался глава района и баял, дескать, много лет знаком с Виктором Митрофановичем по совместной работе и заявляет ответственно: более кристального человека не было, нет и не будет. Избиратели с пониманием кивали, они-то знали главу как лютого взяточника, давно перешагнувшего черту, отделяющую здоровое русское мздоимство от клептомании.