Единственным человеком, сохранившим верность и веру в меня, была Регина. Но и она выглядела озабоченной.
— Я предупреждала тебя насчет Иосифа, — сказала она. — Теперь ты понял?
— А что я мог сделать? Яна просто заворожена…
— При чем здесь Яна?! — взорвалась Регина. — Забудь эту дрянь! Она пустышка, как ты этого не видел! Слава богу, что ты от нее отделался. Скажи Иосифу спасибо. Я уверена, он знает ей цену. Она ему нужна только для одного. Это ты, как идиот, искал с ней духовной близости!
— Тогда я не понимаю. Насчет чего ты предупреждала?
— Иосиф — страшный человек. Я его знаю, как облупленного. Я благодарю Бога, — несколько патетически воскликнула Регина, — что он не дал ему таланта. У него только ум. Но это страшный ум.
По словам Регины, Петров был опасен для меня идеологически. Она на расстоянии почувствовала «новые мотивы», как она выразилась, в моих снах. Это было ей хорошо знакомо. В свое время она испытала увлечение философскими построениями Петрова, но нашла в себе силы оставить их. А заодно и Петрова.
— Я переболела этим в легкой форме, — сказала она. — Сначала мне было приятно. Знаешь, это ведь очень соблазнительно — считать окружающих идиотами. Тем более что они то и дело дают повод. Но через некоторое время я увидела, что сама становлюсь высокомерной идиоткой. Слава богу, у меня осталось чувство юмора… Как-то раз мы с Иосифом были на приеме в каком-то консульстве, — Регина вдруг откинулась на спинку кресла и рассмеялась. — И представь себе… Нет, это надо было видеть!.. Иосиф разговаривал с каким-то атташе не атташе — бог с ним! Не знаю. И вдруг я поняла, что этот атташе тоже исповедует взгляды Петрова! Они говорили о маринованных огурцах! Да-да! Какие есть способы мариновать огурцы — у нас и за границей. И каждый снисходил к идиотизму другого. Они оба считали друг друга идиотами! Ладно, мол, поговорю с ним об огурцах, на что он еще способен!.. Это было безумно смешно. С меня как рукой сняло.
Я переехал жить в гостиницу при филармонии. Место устроила Регина. Комнатка была маленькая, мебель расшатанная и скрипучая. На всем лежал отпечаток временности. И вместе с тем было до боли ясно, что эта временность теперь для меня постоянна.
На стене я повесил несколько своих афиш. Лежал на койке, не снимая ботинок, но все же подстелив под них газету, и курил. Я понял, что на следующей стадии перестану подстилать газету.
Конечно, ни в какой санаторий я не поехал, хотя выступления временно были прерваны. Мы готовились к конкурсу артистов эстрады. То есть как готовились? Готовилась Регина.
Ко мне приходили последователи и подражатели. Это были юные существа самых разных характеров и направлений: от наивных гениев до расчетливых проходимцев. Впрочем, те и другие восторженно смотрели мне в рот. Я объяснял методику сновидений, а у самого на душе скребли кошки: я уже давно никому не снился, даже Регине, и не знал — могу ли я это делать?
Прицепилась какая-то удивительно глупая молодая писательница, которая звонила мне два раза в день и иногда посещала. Она задумала написать обо мне документальную повесть. Документов явно не хватало. Она изобретала их совместно со мною, причем наши разговоры неизменно напоминали мне диалог о маринованных огурцах.
Каждую ночь я засыпал на скрипучей железной койке, вдыхая сиротский гостиничный запах. Я проваливался в черную дыру, из которой не было выхода до рассвета. Сниться никому не хотелось, кроме того, было боязно: вдруг не получится?
За стеной поселился чтец-декламатор, который по утрам кричал фальшивым голосом: «Я волком бы выгрыз бюрократизм!»
Регина сказала, что у руководства филармонии созрело твердое мнение — разрешить мне свою программу. Это означало, что нам с Петровым и Яной требовалось подготовить концертное отделение на сорок минут. С этой программой нас должны были выдвинуть на конкурс.
Все было прекрасно, за исключением программы. Ее не существовало в зародыше.
Регина взяла на себя переговоры между партнерами. Вскоре она сказала, что Петров согласен на любой сюжет. Пролог и эпилог программы они подготовят с Яной самостоятельно.
— Сучья лапа! — воскликнула Регина, сверкнув глазами. — Конечно, он согласился! Понимает, что без тебя он — нуль!
— Но я тоже… — возразил я.
— Не смей! Выкинь все из головы! Сейчас ты должен думать о программе.
На некоторое время я воспрял духом. Я стал бродить по городу и всматриваться в людей. Мне хотелось понять — что им нужно? Какую программу?
Была поздняя осень, и ветер гнал в Неву тяжелую воду с залива. Волны бились о парапет набережной и выплескивались на мостовые. По радио передавали сводки об уровне воды в Неве.
Я вдруг придумал общий композиционный прием сна. Он был связан с наводнением. Собственно, наводнение было постоянным фоном, на котором я хотел показать несколько судеб. Люди, которых я выбрал во время прогулок, чтобы заглянуть в их жизнь, были обыкновенные. Все они жили и работали на Васильевском острове. Ученый-биолог из университета, постовой милиционер у Академии художеств, барменша плавучего ресторана «Корюшка», работница прачечной, грузчик магазина и курсант военно-морского училища.
Все они жили, работали, веселились и горевали, не обращая внимания на наводнение. Уровень воды интересовал их постольку поскольку — лишь бы ненароком не промочить ноги. Они и думать не хотели о том, что он неуклонно повышается над ординаром и никто не знает — какой отметки достигнет на этот раз.
Я не осуждал их, но сочувствовал. Мне хотелось донести это сочувствие до спящих.
Когда я рассказал о замысле Регине, она коротко хмыкнула:
— Хм! Очень оригинально! А ты читал одну поэму? Называется «Медный всадник»?
— Читал… — растерянно сказал я. Мне и в голову не пришло, что сюжет сна перекликается с пушкинской поэмой. Всегда бывает чрезвычайно огорчительно, когда обнаруживаешь, что гении обо всем успели подумать!
— Все равно, — сказал я. — В конце концов, иная историческая эпоха…
— Вот именно, — сказала Регина. — Поэтому оставь эту мысль до пенсии и ищи что-нибудь другое. Запомни: твой сон должен быть масштабным!
Масштабным! Это надо же такое придумать! Какого масштаба? Один к одному? Один к десяти?.. Это же не географическая карта!
Я не послушал Регину и продолжал разрабатывать программу с наводнением. Там были интересные находки, и главное — сама атмосфера тревоги, порождаемая балтийским ветром и пляской хмурых, будто раздраженных чем-то волн.
Наконец все было готово. Регина назначила предварительный просмотр моей части работы для членов худсовета. Договорились, что я покажу свой сон ночью, не пользуясь услугами Петрова.
— Что ты решил показывать? — спросила Регина.
— Наводнение.
— Дурак!.. Ну ничего. Есть еще время поправить.