Сигма невозмутимо наблюдала за ним, потом сделала жест, обозначающий: «Дайте мне». Хозяин беспрекословно передал ей медные тарелки. Вообще я не устаю удивляться той реальной власти, которую имеет Сигма в нашем магазине. При том, что она даже не родственница Шнеерзона и вообще не еврейка, судя по внешности.
Сигма взяла литавры своими узкими ладонями, сначала слегка дотронулась краешком одной тарелки до другой, отчего возник тончайший и нежнейший звук, похожий на натянутую серебряную проволоку, а потом вдруг резко соединила тарелки, произведя тот самый звон, который зовется малиновым.
Шнеерзон утер слезу и сказал:
— Си, ты гениальна. Как всегда. Купи себе мороженое.
И положил перед ней на прилавок сотенную. Сигма не моргнув убрала сотенную в кошелек.
Таким образом она зарабатывает нередко. Причем не только от Шнеерзона, но и от посетителей-музыкантов, знающих толк в звукоизвлечении.
Чаще всего ей приходится играть на роялях, демонстрируя их звук. Шнеерзон при этом стоит, опершись на крышку, как оперный маэстро, глаза его сияют, всем своим видом он говорит: таки вы видели такие инструменты и такую игру?
Когда Си спрашивают, где она училась, она пожимает плечами и загадочно улыбается. Но Шнеерзон под большим секретом и только своим (таких у него полгорода) уверяет, что у Сигмы нет никакого музыкального образования. Вообще никакого.
Во-вторых, внешность ее весьма экстравагантна. Она высокая, смуглая, лицом напоминает то ли индианку, то ли филиппинку. Длинные черные волосы заплетены в десятки тонких африканских косичек-дредов. Природное изящество таково, что даже я, не слишком чувствительный к таким вещам, успеваю оценить излом руки в жесте, которым Си указывает на тот или иной инструмент: «Могу предложить это…»
Бизнес Шнеерзона целиком держится на этой загадочной девушке. Хорошо, что старик это понимает. Я не знаю, сколько он платит Сигме, но думаю, что не меньше штуки.
При том, что она явно нерусских корней, говорит по-русски чисто, без всякого акцента да еще с молодежным сленгом, которого неизвестно где нахваталась.
Поначалу Си (так ее зовут практически все, даже постоянные покупатели) обращала на меня внимания не больше, чем на железный стул, на котором я сидел при входе, — в камуфляжной форме с пистолетом на боку.
Но все изменилось в одночасье.
Однажды я зашел в небольшой зал магазина, где Шнеерзон продавал светомузыкальные эффекты. Как раз в тот момент Сигма показывала там действие установки каким-то парням из ночного клуба. Мигали стробоскопы, грохотала музыка, а Сигма извивалась в центре зала в длинной юбке.
Она еще и танцует, как богиня.
Внезапно она остановилась и уставилась на меня в синих вспышках фонарей. Глаза меня поразили: черные, глубокие, страшные.
— Ты… что? — прошептал я, но слов все равно слышно не было.
Она разом вырубила музыку и включила обычный свет.
— Как тебя зовут? — тихо спросила Си.
— Женя. Евгений… — я растерялся, я ведь работал уже две недели, могла бы и запомнить.
— Клево… Джин! Ты Джин, — объявила она, глаза ее вспыхнули, она снова включила стробоскоп и завертелась в танце.
Какой на фиг Джин! Я разозлился, но Си более не обращала на меня внимания.
Однако через несколько дней явился ее друг Костик, молодой человек в очках, типичный школьный отличник. Я его пару раз видел до того, он приходил к Сигме, и она играла для него на тубе, а в другой раз на электрогитаре с двумя грифами. При этом они очень смеялись. Дело было перед самым закрытием магазина, никого из покупателей не было, правда, причину столь бурного веселья я не понял.
На этот раз Костик подсел ко мне, подтащив вращающуюся табуретку от рояля к моему стулу, и, не переставая крутиться туда-сюда, повел со мною разговор. Этим вращением он меня раздражал.
— Евгений, вы ведь в Америке родились? — спросил он.
— Откуда вы знаете?
— Я справлялся у Шнеерзона.
— Зачем тогда спрашивать? — пожал я плечами. — Это имеет какое-то значение?
— Все имеет значение. И место, и время… — он оттолкнулся ногой от пола и сделал полный оборот на своей табуретке.
— Да перестаньте маячить! — не выдержал я.
Он резко остановил вращение.
Сигма в это время за прилавком как ни в чем не бывало наигрывала на блок-флейте «Ах, мой милый Августин».
— Я хочу предложить вам испытание, — сказал Константин.
— Какое еще испытание? — Мне это начинало уже не нравиться.
— К сожалению, я не могу пока сказать. Потом вам будет разъяснено. Вы должны быть спокойны, ничего страшного или опасного для вас не произойдет. Нечто вроде сеанса гипноза. Но это не гипноз. Исключительно в интересах науки.
— Где и когда? — спросил я.
— Здесь, после закрытия магазина, — он указал на помещение со светомузыкой.
— О’кей, — пожал я плечами.
К закрытию магазина неожиданно подошел директор соседнего с нами издательства Станислав Сергеевич. Издательство у него небольшое, типография еще меньше. Но все же работают человек пятнадцать: редакторы, печатницы, переплетчицы — в основном женщины среднего возраста. Мы довольно часто слышим из их окон хоровое пение, когда они празднуют дни рождения, государственные или престольные праздники, а также получку. Практически недели не обходится без пения русских романсов и блатных песен.
Издательство, кстати, издает эзотерическую литературу. Директору, как я понял, по фигу, что издавать, но его жена тяготеет к йоге, нейролингвистическому программированию, читает Шри Ауэробиндо и тому подобную чушь.
Но дело не в этом.
Однажды под Новый год, когда пение эзотериков достигло особой силы одушевления, Сигма посоветовала Шнеерзону:
— Вы бы, Моисей Львович, подарили им караоке, что ли? Слушать же абсолютно в лом.
— Ага, как же. Подарили… — пробормотал Шнеерзон.
Не знаю, как там дальше развивались события, но директор издательства именно тем вечером, когда меня готовили к испытанию, пришел покупать караоке своим сотрудницам к Женскому дню, который уже близился. Значит, Шнеерзон сумел-таки ему втюхать эту прекрасную машину с двумя тысячами русских песен.
Шнеерзон закрыл магазин, и два директора прошли в зал светомузыки, где стояло это чудо. Мы потянулись туда же, предвкушая зрелище небывалого масштаба.
— Ну-с, с чего начнем? — спросил Шнеерзон, включая аппарат.
— Давайте с нашего, русского, Моисей Львович, — проникновенно произнес эзотерик.
— Как скажете! — Шнеерзон что-то покрутил, полилась музыка, на экране возникли слова: