– Что ты там увидел, Томек? – спросил Вильмовский подходя к сыну, выглядывавшему из окна вагона.
– Наконец-то австралийская природа возбудила интерес у нашего молодого спутника, – заметил Бентли. – Всего лишь несколько часов тому назад он жаловался, что Австралия слишком напоминает Европу!
– Неужели это знаменитый австралийский скрэб? – с восхищением повторял Томек.
– Да. Ты не ошибаешься, Томек, – подтвердил Бентли. – Но самые интересные и характерные для Австралии пейзажи ты увидишь во время охоты.
– Я так и представлял себе скрэб, когда учился географии в школе, – хвастался Томек.
И только тогда, когда на обширную степь спустился вечер, Томек с большим аппетитом съел ужин и, втиснувшись в угол вагонного дивана, сразу заснул.
Весь следующий день Томек почти не отходил от окна вагона. С волнением он рассматривал широкие полосы саванн, с разбросанными здесь и там группами низких деревьев, и любовался суровым, сухим, колючим скрэбом, который преобладал на этой лишенной воды территории. Он заметил даже росшее вблизи железнодорожной линии знаменитое бутылочное дерево с расширенным к низу стволом, отчего это дерево действительно напоминает бутылку. Бентли не преминул воспользоваться случаем и рассказал, что вода, накапливающаяся в порах ствола этого дерева, не высыхает во время самой жестокой засухи, и дерево это не раз спасало путешественников от смерти в сухой австралийской пустыне. Томек очень заинтересовался и другим представителем австралийской флоры. Он заметил травяное дерево с толстым, но не слишком высоким стволом и пучком длинных, острых как нож листьев на макушке. Из листьев выглядывала ветвь, усыпанная белыми звездчатыми цветами. Травяные деревья, хорошо приспособленные к засушливому климату, Томек потом не раз встречал даже в каменистой пустыне в глубине континента.
Поезд мчался все дальше и дальше на север. Теперь на западном горизонте иногда можно было рассмотреть синеющие вдали горные хребты. Кое-где скрэб прекращался, и вдоль пути тянулись песчаные барханы дюн. Вокруг царила мертвая тишина и невыносимая жара... К вечеру поезд вырвался на простор широкой степи, поросшей выжженной солнцем травой.
На небе показались звезды. Бентли стал готовиться к концу пути.
Томек немедленно выглянул в окно. Вскоре он крикнул:
– Я вижу вдали светящиеся точки! Это, пожалуй, наша станция?
– Мы подъезжаем к Уилканнии, – подтвердил Бентли, взглянув на карманные часы.
Среди вечерней тишины гулко раздался паровозный гудок. Поезд, скрипя тормозами, остановился вблизи станционных построек. Часть участников экспедиции направилась к грузовому вагону, чтобы проверить выгрузку багажа. Томек с любопытством наблюдал за жизнью маленькой, почти безлюдной станции. На перроне стояло несколько худых, загорелых мужчин в цветных сорочках и брюках, заправленных в сапоги с длинными голенищами. На головах они носили мягкие, фетровые шляпы с широкими полями.
К Бентли подошел худой, среднего роста мужчина. Его небольшую голову покрывали блестящие черные волосы. Низкий лоб, широко расставленные темные глаза, приплюснутый нос с сильно раздутыми ноздрями, выдающиеся скулы и белизна крепких зубов между толстыми мясистыми губами, сообщали его лицу выражение дикости, несмотря на европейскую одежду, какая была надета на нем.
– А вот и Тони! – воскликнул Бентли, увидев туземца. – Знакомьтесь, Вильмовский, это Тони, наш проводник и превосходный охотник, о котором я вам говорил в Порт-Огаста.
Тони по очереди поздоровался со всеми присутствующими.
– Где ты оставил верблюдов? – спросил Бентли.
– Ждут у подъезда вокзала, – ответил Тони ломаным английским языком. – Можем ли сейчас уезжать?
– Погрузим багаж на телеги и немедленно едем на ферму Кларка. Мы хотим поскорее очутиться на месте, – подтвердил Бентли.
Члены экспедиции вышли на другую сторону вокзала. В слабом свете ручных фонарей Томек увидел две телеги с высокими осями и большими задними и несколько меньшими передними колесами. В телеги были впряжены одногорбые верблюды, по три пары в каждую.
Как Томек узнал потом, упряжка из восьми верблюдов без особых усилий тащит телегу с грузом в три тонны по очень плохой дороге, даже по пескам пустыни.
Четыре низкорослых туземца, с лицами землистого цвета и шапками курчавых волос на головах, быстро погрузили на телеги весь багаж. Экспедиция тронулась в путь. Немногочисленные постройки пристанционного поселка быстро исчезли с глаз.
Они ехали по степи, поросшей высокими травами. Томек напрасно пытался разглядеть дорогу. Он не мог понять, как можно здесь ехать в нужном направлении? Ночная темнота не позволяла видеть что-либо вокруг. Но верблюды под умелыми руками погонщиков быстро шли вперед, а охотники пытались сократить время пути беседой. Вильмовский расспрашивал Бентли о хозяине фермы, на которой они намеревались остановиться во время первой охоты.
– Вы говорили, что Кларк работал раньше на станции трансконтинентального телеграфа. Почему он уволился оттуда? – спросил Вильмовский.
– Ему просто надоела одинокая и монотонная жизнь на телеграфной станции, – ответил Бентли. – Надо сказать, что отдельные станции разбросаны вдоль линии на растоянии примерно 250 километров одна от другой. Если принять во внимание, что телеграф проложен через безлюдную пустыню Центральной Австралии, легко понять почему служащим станции приходилось жить как отшельникам.
– Сколько человек, как правило, обслуживает одну такую станцию? – продолжал спрашивать Вильмовский.
– В большинстве случаев на станции постоянно работают два телеграфиста и четыре механика. – Если на линии случится повреждение, механики двух смежных станций, между которыми произошла авария, немедленно берут с собой инструменты и материалы, необходимые для ремонта, и отправляются навстречу друг другу. Они ведут проверку линии до тех пор, пока одна из групп не обнаружит место повреждения и устранит его. Известие, что повреждение исправлено, сообщается второй группе, после чего обе группы механиков немедленно уходят каждая на свою станцию, часто вовсе не встречаясь.
– Откуда вам известны такие подробности? – удивился Томек.
– Кларк – мой близкий друг, – ответил Бентли. – Еще во время службы на телеграфе он пригласил меня к себе на станцию. Я целый месяц провел на Пик оверленд телеграф стейшн (Peak Overland Telegraph Station), расположенной несколько западнее озера Эйр. Это был очень удобный случай ознакомиться с «Мертвым сердцем» Австралии, как многие называют центральную часть нашего континента.
– Почему центральную часть континента называют мертвым сердцем Австралии? – удивленно спросил Томек.
– Центральная Австралия – это пустыня, лишенная воды, и весьма негостеприимная как для людей, так и для животных. Вблизи озера Эйр даже птицы встречаются редко. Ведь я тебе уже рассказывал о непреодолимых трудностях, с которыми встретились люди из экспедиции Стерта и Стюарта.