– И подумали мы, что следует отправиться, неважно, по морю ли, по суше, дабы хоть одну из таких загадок превратить в простое знание, или, как говорит наш советник, в исторический факт. Ведь зачастую, мальчик, думаем, что ты согласишься с нами, даже самые незначительные дела человеческие, рассматриваемые через призму столетий, становятся деяниями страшными и грозными, прекрасными и вселяющими любовь к ближнему.
– О да… История несчастной любви превращается в легенду, а строка из летописи – в целую стопу пустых, но многословных исторических книг.
– Воистину так…
– Но ты не сказал, отец, за какой из загадок мечтал отправиться на охоту.
– Их более чем много, сын наш… Если ты согласишься вместо нас стать во главе экспедиции, думаем, ты и цель своего странствия определишь сообразно собственному вкусу.
«А мы несколько поможем тебе в этом, юный герой…»
– Соглашусь, отец? Да я почту это за честь! Ибо найти то, о чем все уже забыли… К тому же, во имя своего мудрого и справедливого отца…
Да, юный Гарун был достойным наследником мудреца Мухаммада. Он более чем быстро учился произносить речи звонкие, но пустые, пусть и источающие мед восхищения. Хотя в сладости было еще совсем мало яда. Ах, молодость-молодость…
– Да будет так! Завтра же приступай, мальчик. Ибо времени у тебя не так много и течет оно быстро…
Гарун услышал в словах отца некий намек, хотя халиф Мухаммад всего лишь хотел сказать, что до зимних холодных дождей, кои могут превратить в болото дороги страны, осталось менее полугода.
О, как часто бывает, что одни и те же слова люди понимают совершенно по-разному! А когда слов этих становится более одного, смысл их собеседникам виден и вовсе уж различный. Иногда, о Аллах великий, даже противоположный.
Халифу удалось напугать сына. Приготовления к странствию велись днем и ночью; сам Гарун просиживал за реестрами до рассвета, а склады и кладовые были заполнены припасами, каких хватило бы для многотысячной армии на добрый десяток лет.
Халиф Мухаммад взирал на эти сборы с доброй улыбкой, которой, впрочем, не было видно под огненно-рыжей бородой. Матушка Гаруна едва слышно вздыхала, наблюдая за суетой сына при безмолвном одобрении мужа. Увы, мечты сердобольной Марджаны, любимой жены халифа, что сын останется возле материнской юбки навсегда, следовало выбросить в самую глубокую пропасть.
Сборы продолжались, а Гарун, уже почти готовый отправиться в поход, так и не знал, за какой именно легендой он начнет охоту. И именно его матушка, чуткая Марджана, сама того не ожидая, подсказала цель странствия.
Было это на закате, когда солнце, охватив огненно-желтыми объятиями огромный царский двор и сады, посылает последний привет всякому, кто решится взглянуть вдаль. Белые минареты в этот миг становятся бронзовыми, листья деревьев словно покрывает золотая паутина, и даже пруды сада кажутся наполненными текучим золотом.
Марджана всегда любовалась этим зрелищем, однако в этот раз вздохнула, вспомнив отчий замок, каждую зиму утопавший в белых снегах. В те дни звалась она Маргаритой, а ее семьей была семья великих франкских властителей. Никогда никому Мухаммад не рассказывал, как проведал он о далекой полуночной красавице и как сумел завоевать ее сердце. Однако вот уже более двадцати лет Марджана была любимой женой великого халифа багдадского и матерью его наследника.
Сейчас же, видя вокруг золотые сполохи, Марджана вновь с тоской вспомнила снега своей родины и едва слышно застонала. Аллаху было угодно сделать так, что это услышал Гарун, который любил коротать с матерью закатные минуты. Так повелось с первых дней его жизни, и, сколь бы ни стремился к взрослости юный Гарун, этих минут он не отдал бы никому ни за какие блага мира.
– О чем ты столь печально вздыхаешь, добрая моя матушка?
– Печально, мальчик? О нет, скорее я просто грущу, вспоминая свои детские годы. Но не печалюсь – ведь ты же рядом со мной!
Гарун улыбнулся матери. Ей, стройной и нежной, нельзя было дать ее лет, она более походила на его, Гаруна, старшую сестру, ибо мать и сын, совершенно разные, необыкновенно походили друг на друга. И серыми глазами, что напоминали о франкских предках Гаруна, и белой кожей, и черными как смоль волосами.
– Сейчас, мой мальчик, я вспомнила те дни, когда мой старший брат вернулся из долгого похода в сказочную страну Хинд. Он рассказал множество преданий, вспомнил уйму легенд, но они… как бы сказать… не затронули моей души. И лишь одну историю, историю великой любви, похожей более на сказку, я готова была слушать вновь и вновь. А сейчас, глядя на золотое сияние заката, я в который уж раз вспомнила белоснежные стены мавзолея Мумтаз-Махал… Брат говорил, что они столь белы, будто во всякую пору года их укрывает слой снега…
– Расскажи мне о нем, матушка…
– Должно быть, ты и сам слышал об этом изумительном сооружении. Думаю, что в сотне свитков описан и его мрамор, и его неповторимая красота, а также и его предназначение. Это раоза, сиречь гробница жены великого Шах-Джахана, прекрасной Арджуманд. Она была дочерью министра Джангира и более известна под титулами Мумтаз-Махал, то есть «Избранница Дворца», или Тадж-Махал – «Венец Дворца». История проста: самый могущественный из Великих Моголов, Шах-Джахан, любил свою супругу, дня не мог прожить без нее. И потому решил выстроить великолепную раозу, дабы восславить свою жену и установить неповторимый памятник на ее могиле. Мумтаз-Махал умерла при рождении четырнадцатого ребенка. Опечаленный Шах-Джахан пожелал возвеличить память о ней и выстроил прекрасный белостенный мавзолей. Мечтал он, что потом, когда и ему самому уже будут видны берега Реки вечности, благодарные сыновья выстроят рядом и его раозу, абсолютно черную… Увы, мечтам этим так и не удалось сбыться. Хотя, говорят, если солнце садится в облака, виден этот самый, второй мавзолей, именно такой, как и мечталось последнему Великому Моголу, – непроницаемо черная копия белоснежного…
Марджана умолкла. Глаза ее были устремлены вдаль. Гарун же, завороженный прекрасной легендой, не видел ничего вокруг, ибо перед его взором уже вставали белые стены, отражаясь в воде… Темно-серые облака окутали горизонт, в них уже почти исчезло безжалостное дневное светило, а по другую сторону реки вознеслись ввысь черные стены двойника белого сооружения…
«Аллах всесильный, сколь это прекрасно! Должно быть, лишь немногим дано узреть сие поистине сказочное зрелище…»
И тут Гарун, уже поверивший в существование двух зданий-близнецов, очнулся. Ибо о втором Мумтаз-Махале молчали и летописи, и дневники путешественников…
– Матушка, но второй же мавзолей так и не был сооружен…
– О да, мой друг. Это так. Летописи молчат. Но отчего же его видят те, чье сердце не успело зачерстветь?
Вот так в руки Гаруна, будущего великого халифа, легла легенда. Та самая, что изменила весь ход его жизни, превратив будущее юноши из предсказуемого в поистине сказочное.