– Ойу! – как-то жалобно и горделиво воскликнул он и побежал к причалу.
Из этого непонятного мне восклицания, идущего из самой глубины его немецкой души, я почувствовал, что он по горло насытился русским языком и решил закругляться.
Часть пляжников еще тянулась по пристани, когда он туда выскочил. Он увидел своих. Было слышно, как они громко, издали приветствуют друг друга и издали же начинают друг с другом разговаривать. Мы так же громко встречали друг друга, когда были в Германии. Когда привыкаешь, что вокруг тебя не понимают языка, забываешь, что тебя все-таки слышат…
Пенсионер все еще сидел за столиком со своей рыхлой дамой. Я вспомнил о нем, почувствовал на себе его взгляд.
– Значит, он немец? – спросил он удивленно.
– Да, – сказал я, – а что?
– Так я же думал, что он эстонец, – заметил он несколько раздраженно, словно, узнай он об этом вовремя, можно было бы принять какие-то меры.
– Из ГДР или из ФРГ? – спросил он через мгновенье, интонацией показывая, что, конечно, исправить положение уже нельзя, но хотя бы можно узнать глубину допущенной ошибки.
– Из ФРГ, – сказал я.
– Про Кизингера что говорит? – неожиданно спросил он, слегка наклонившись ко мне с некоторым коммунальным любопытством.
– Ничего, – сказал я.
– Э-э-э, – протянул пенсионер с лукавым торжеством и покачнул розовой головой.
Я рассмеялся. Очень уж он был забавным, этот пенсионер. Он тоже рассмеялся беззвучным торжествующим смехом.
– А что он может сказать, – обратился он сквозь смех к своей собеседнице, – мы и так через газеты все знаем…
Немец, улыбаясь, подошел к столику вместе с женой и дочкой. Он познакомил меня с ними, и я уже чисто риторически предложил выпить еще одну бутылку. Жена его замотала головой и показала на часы, приподняв смуглую молодую руку. Как и все они, она была в очень открытом платье, спортивна и моложава. Все-таки было странно видеть женщину, которая пережила целую эпоху своего народа да еще при этом была хоть куда. Мне показалось, что девушка с удовольствием выпила бы шампанского, если бы родители согласились. Мы с отцом ее крепко пожали друг другу руки, и они ушли в сторону гостиницы.
– Мы победили, а они гуляют, – сказал пенсионер, глядя им вслед и добродушно посмеиваясь.
Я ничего не ответил.
– Если хотите, – уже гораздо строже обратился он к своей собеседнице, – я вам завтра принесу книгу французского академика Моруа «Жизнь и приключения Жорж Занд».
– Да, хочу, – согласилась она.
– Тоже редкая книга, – сказал пенсионер, – там описаны все ее любовники, как то: Фредерик Шопен, Проспер Мериме, Альфред де Мюссе…
Он задумался, вспоминая остальных любовников Жорж Занд.
– Мопассан, – неуверенно подсказала женщина.
– Во-первых, надо говорить не Мопассан, а Ги де Мопассан, – строго поправил пенсионер, – а во-вторых, он не входит, но ряд других европейских величин входит…
– Я вам буду очень благодарна, – сказала женщина, мягко обходя дискуссию.
– Еще бы, это редкая книга, – заметил пенсионер и вбросил в карман кителя свои четки, – ждите меня завтра на этом же месте в это же время.
– Я вас обязательно буду ждать, – почтительно сказала женщина.
– Ждите, – твердо повторил пенсионер и, кивнув розовой головой, достойно засеменил через бульвар.
Женщина посмотрела ему вслед и спросила у меня с некоторой тревогой:
– Как вы думаете, придет?
– Конечно, – сказал я, – куда он денется…
– Знаете, всякие бывают, – вздохнула женщина. Она неподвижно сидела за столиком и сейчас казалась очень грузной и одинокой.
Я расплатился с официанткой и пошел в кофейню пить кофе. Солнце уже довольно низко склонилось над морем. Катер, который привез жену и дочь немецкого физика, почти пустой отошел к пляжу. Когда я вошел в открытую кофейню, пенсионер уже сидел за столиком с ватагой других стариков. Среди их высушенных кофейных лиц лицо его выделялось розовой независимостью.
В кофейне я узнал, что к нам в город приехал англичанин. Мне сказали, что он сейчас на берегу моря возле гостиницы беседует с представителями местной интеллигенции и, если я поспешу, пожалуй, успею познакомиться с ним. До этого я никогда не был знаком с англичанами, даже не видел живого англичанина, поэтому охотно согласился. К тому же меня предупредили, что он профессор, крупнейший социолог левого толка и дружественно к нам настроен. Я допил кофе и пошел посмотреть на англичанина.
Я вышел на улицу, прошел до берега, завернул в сторону гостиницы и увидел их. Был яркий летний день. Англичанин с женой и ребенком стояли посреди улицы в центре небольшой, но почтительной группы.
Я сразу узнал его, хотя до этого никогда не видел ни одного англичанина. Почему-то к нам они редко заезжают. Я его сразу узнал, хотя, в сущности, он даже не был похож на англичанина, вернее на того англичанина, облик которого я представлял себе по книгам и кинофильмам.
Но, с другой стороны, не узнать его было невозможно, просто потому, что кто-то из них должен был быть англичанином, а так как всех остальных я знал (наши ребята), я так и решил: вот этот и есть англичанин. Если б вокруг него стояли не наши ребята, а какие-нибудь незнакомые люди, я бы скорее подумал на кого-нибудь из них, до того он был не похож на англичанина.
Это был крепыш небольшого роста с круглой золотистой головой и мужественным профилем скандинавского викинга или в крайнем случае эллинского воина. Такую голову почему-то хотелось представить в шлеме, мне даже показалось, что я ее уже где-то видел в тяжелом рыцарском шлеме.
Сначала я немного огорчился, что англичанин оказался недостаточно типичным, тем более что и жена его, хотя и красивая женщина, никак не походила на англичанку. Скорее она была похожа на египтянку. Она была похожа на красивую египтянку, но сравнивать ее с Нефертити было бы натяжкой, тем застольным преувеличением, к которому так склонны мои любимые земляки.
Кстати, потом выяснилось, что она и в самом деле египтянка. Из чего, конечно, не следует, что англичанин тоже оказался скандинавом или тем более греком. Англичанин оказался настоящим англичанином, хотя внешность его меня сначала несколько разочаровала.
Я думаю, что, кроме книжного представления, тут еще сыграло роль то, что мне сказали о нем, – профессор, крупнейший социолог левого толка. А тут тебе такой крепыш, в рубашке навыпуск, в босоножках на голую ногу, с мощной шеей, как бы переразвитой от долгого ношения тяжелого рыцарского шлема. Нет, наши профессора выглядят куда солидней.
Когда я подходил к ним, экскурсовод что-то рассказывал. Англичанин внимательно слушал, время от времени делая какие-то записи в своем блокноте.