В это мгновенье самолет наш качнулся вниз, коровья поволока в его взгляде настолько сгустилась, что смотреть на него стало просто неприлично, и я отвернулся.
Удрученный всем этим, я еще раз заснул и уже спал до самой Москвы, время от времени просыпаясь и оглядываясь на своего конвоира. Он продолжал следить за мной, и взгляд его, особенно если он совпадал с приступами тошноты, делался просто сентиментальным.
Самолет благополучно приземлился на Внуковском аэродроме. Пассажир мой быстро пришел в себя и, первым покинув свое место, незаметно, но твердо стал возле наших чемоданов.
Нас выпустили не сразу. Сначала выгрузили чемоданы, отвезли их на порядочное расстояние от самолета, а потом уже пустили пассажиров.
Сейчас, когда чемоданы можно спокойно получить на аэровокзале, где они двигаются к тебе по эскалатору, как пассажиры метро, все это может показаться неправдоподобным. Но тогда так оно и было. Правда, следует помнить, что и самолет наш был не совсем обычный, полутранспортный, что ли.
Кстати, мой тайный страж, когда стало ясно, что чемоданы уйдут отдельно от нас, несколько растерялся. Он почувствовал, что теперь не сможет одновременно следить за мной и нашими чемоданами. Он даже умолял меня взглядом выскочить нам обоим вслед за уходящим багажом, но я сделал вид, что ничего не понимаю. В конце концов он протиснулся к дверце, чтобы самым первым выйти. Оттуда, от дверцы, поверх голов он посылал мне многозначительные взгляды, чтобы я стал рядом с ним. Но я в ответ на его взгляд поежился, давая знать, что от дверцы слишком дует, и как бы слегка встряхнулся, показывая неуместную легкость своего пальто.
Стали выпускать. Как только я дошел до трапа, страшный мороз рухнул на меня мраморной плитой. Аэродром клубился вулканическими клочьями морозного дыма. Сквозь клочья морозного дыма вдруг открывались неуклюже бегущие по земле самолеты, и движение их напоминало смешноватую побежку орлов за вольером зоосада. Справа вдалеке дьявольским фиолетовым светом светилось небо Москвы.
Я побежал вслед за пассажирами к месту раздачи чемоданов. Они стояли у аэровокзала прямо под открытым небом. Я протиснулся к ним и стал их жадно оглядывать. Я заметил, что ни на одном из них не видно моего знака. Все-таки я надеялся, что он обнаружится, как только разгребут всю кучу. Куча быстро уменьшалась, а моего чемодана все не было. Я не учел, что мой опознавательный знак хорошо различим только при определенном боковом освещении.
Пассажиры быстро расхватывали свои чемоданы. Удача каждого из них отдавалась во мне азартом паники, и, наконец, когда осталось всего пять-шесть чемоданов, а моего все не было видно, я схватил какой-то похожий чемодан, чтобы и мне хоть что-нибудь досталось.
– Не ваш, не ваш! – закричал человек, и изо рта у него вырвались два маленьких вулканических облачка. Это был мой страж.
– А где же мой? – спросил я в предчувствии полного краха.
– Вот он! Вот он! – закричал он, голосом перекрывая действия мороза и грохот самолетов.
Я приподнял указанный им чемодан и повернул его верхней плоскостью в сторону аэровокзальных огней. Мой карандашный знак просиял радужным пятном. Я схватил чемодан за ручку и бросился со всех ног.
– Подождите, выясним! – донеслось до меня, но я не остановился.
Я выскочил на привокзальную площадь, чувствуя себя голым. Мороз оголил меня. Метрах в десяти от меня стояло одинокое такси голубого цвета. Это была какая-то новая машина неизвестной мне марки. Я заметил, что из окон такси призывно и как бы раздраженно на мое опоздание мне машет по крайней мере полдюжины рук.
Все это показалось мне довольно странным, и я остановился. Но тут шофер выскочил из такси и закричал:
– Давай, давай!
Я подбежал к машине, шофер распахнул багажник, сунул мой чемодан, мы обежали машину и почти одновременно уселись в нее.
Я сел рядом с шофером. Шофер рванул с места.
– Мне до гостиницы «Москва», – сказал я шоферу, отдаленно намекая задним пассажирам на неприкосновенность своей личности, как бы на ее государственную принадлежность.
Всю дорогу я молчал, стараясь не шевелиться, чтобы не тревожить струи ледяного воздуха, застрявшие в складках моей одежды.
У гостиницы «Москва» шофер стал, я расплатился с ним, после чего мы, одновременно выстрелив захлопнутыми дверцами, помчались к багажнику.
– Давай, давай! – прокричал он, распахнув багажник, и я, выхватив свой чемодан, ринулся в гостиницу.
Следует сказать, что в те времена в гостиницу «Москва» писателей почему-то пускали. Позже нас стали направлять в гостиницу возле Сельхозвыставки. Видимо, это делалось из педагогических целей: чтобы писатели без особого труда могли посещать выставку, знакомиться с достижениями народного хозяйства и тем самым лучше узнавать жизнь.
Я подошел к барьеру администраторши и протянул ей свой билет.
– Хорошо, покажите паспорт, – сказала она задумчиво, возвращая мне его.
Я почувствовал, что на ее весах мой билет с трудом дотянул до необходимого уровня.
Паспорт у меня лежал в чемодане, я полез за ним. Руки мои, все еще деревянные от холода, плохо слушались. Потом мне показалось, что заело замки на чемодане, и вдруг, покрываясь испариной, я догадался, что чемодан мой закрыт на ключ, которого у меня никогда не было.
Я приподнял чемодан и стал рассматривать его верхнюю плоскость под разными углами, но карандашное пятно исчезло.
– Украли, – выдохнул я и поставил чемодан на пол.
– Что украли? – спросила администраторша, оживляясь.
– Чемодан, – сказал я, – заманили в такси и обменяли.
– А что было в чемодане? – спросила она, волнуясь от любопытства.
– Деньги, – сказал я. – Книги, – сказал я и, бросив чемодан, устремился к выходу.
– Сколько? – услышал я вдогонку, пробегая по вестибюлю.
Швейцар, заметив, что я бегу, рефлекторно попытался меня остановить, но я уже проскочил его и вылетел в клубящуюся морозом улицу.
Неисправимый провинциал, я решил, что их еще можно догнать. Прошло не больше пяти-семи минут с тех пор, как я вышел из машины. Это была голубая машина новой марки.
Мне повезло. Как раз кто-то выходил из такси.
– Прямо! – крикнул я шоферу, рухнув на сиденье рядом с ним.
– Куда прямо? – спросил он испуганно.
– Прямо! – повторил я, и он молча подчинился.
На площади Дзержинского мы нагнали голубую машину.
– Держать за ней! – крикнул я, наглея от горя. Шофер молча и послушно вел машину. Возможно, он меня принял за кого-то другого.
Кажется, на площади Ногина наша машина остановилась перед светофором в потоке других машин. Голубая машина, которую мы преследовали, неожиданно оказалась в третьем ряду. До этого она была в первом.