ПОЖАЛУЙСТА, СКАЖИТЕ, КОГДА НАДО ЖДАТЬ ТОШНОТУ ПО УТРАМ?
На что Гейл ответила:
Обычно в течение первых трех месяцев, но если тебе нехорошо, немедленно сходи к врачу. Целую, Гейл
На что Наташа не преминула обидеться:
ПОЖАЛУЙСТА, НЕ НАДО ГОВОРИТЬ, ЧТО МНЕ НЕХОРОШО. В ЛЮБВИ НЕ БЫВАЕТ НЕХОРОШО. НАТАША
Если она беременна, я ей нужна.
Если она не беременна, я ей нужна.
Если она нервный подросток, очарованный фантазиями о самоубийстве, я ей нужна.
Я — ее адвокат и наперсница.
Я — все, что у нее есть.
Перри прочертил свою линию на песке.
Ее не смоет приливом, за нее нельзя ступить ни при каких условиях.
Даже теннис не помогает. Индийские молодожены уехали. Одиночки слишком напряжены. Марк — враг.
Пусть, занимаясь любовью, они и забывают иногда о черте, она никуда не девается и неизменно разделяет их впоследствии.
Сидя на балконе после ужина, они смотрят на полукруг белых прожекторов в дальнем конце полуострова. Если Гейл надеется хотя бы мельком увидеть девочек, то кого ждет Перри?
Диму — своего персонального Джея Гэтсби? Диму — Куртца или еще какого-нибудь порочного героя его любимого Джозефа Конрада?
Ощущение, что их подслушивают и за ними наблюдают, не покидает Гейл и Перри в любое время дня и ночи. Даже если бы Перри и захотел нарушить обет молчания, страх быть услышанным отбил бы у него желание говорить.
За два дня до отъезда Перри встает в шесть утра и отправляется на пробежку. Гейл, всласть повалявшись в постели и смирившись с перспективой завтрака в одиночестве, идет в «Палубу», но обнаруживает, что Перри уже там — уговаривает Амброза ускорить их отъезд. Тот сочувственно отвечает, что билеты обмену не подлежат.
— Если бы вы предупредили вчера, то могли бы отправиться одним рейсом с мистером Димой и его семьей. Только они летают первым классом, а у вас старый добрый эконом. Похоже, у вас нет иного выбора, кроме как потерпеть наш островок еще сутки.
Они остаются. Гуляют по городу и осматривают все, что полагается. Перри разглагольствует об ужасах рабства. Потом они отправляются на дальний пляж плавать с масками. Очередная английская парочка, не знающая, чем заняться на такой жаре.
И наконец, за ужином в «Палубе», Гейл срывается. Перри, который сам наложил вето на подобные разговоры, вдруг — подумать только! — спрашивает, не знает ли она, случайно, кого-нибудь в британской разведке.
— Да я же на нее работаю! — парирует она. — Неужели ты еще не догадался?
Ее сарказм пропадает втуне.
— Я просто подумал… может быть, кто-нибудь из твоих коллег с ними связан, — виновато объясняет Перри.
— Каким образом? — огрызается Гейл, чувствуя, как пылают ее щеки.
— Ну… — Он невинно пожимает плечами. — Такой шум вокруг экстрадиции, применения пыток, открытых расследований, судебных процессов и так далее… Вот мне и пришло в голову: шпионы ведь наверняка нуждаются в квалифицированной юридической помощи.
Это уже слишком. Крикнув «да пошел ты, Перри!», Гейл бежит к домику и падает на кровать, рыдая.
Да, потом ей очень стыдно. Ему тоже. Он сгорает со стыда. Они оба. Это я виновата. Нет, я. Давай вернемся в Англию и сбросим наконец эту проклятую ношу. Временно примирившись, они цепляются друг за друга, точно утопающие, и отчаянно занимаются любовью.
Она снова стоит у высокого окна и хмуро смотрит на улицу. Ни одного такси.
— Ублюдки, — говорит Гейл вслух, подражая отцу. И мысленно добавляет, обращаясь то ли к самой себе, то ли к неведомым «ублюдкам»:
Какого черта вы с ним делаете?
Какого черта вам от него надо?
На что он, поломавшись, соглашается, в то время как вы наблюдаете за его увертками?
Как бы вы себя чувствовали, если бы Дима выбрал наперсницей меня, а не Перри? Если бы вместо разговора мужчины с мужчиной состоялся разговор мужчины с женщиной?
Как чувствовал бы себя Перри, сидя здесь словно отщепенец и дожидаясь моего возвращения с очередными секретами «прости, прости, ничем не могу с тобой поделиться, это ради твоего же блага»?
— Это ты, Гейл?
Неужели?
Кто-то вложил телефонную трубку ей в руку и велел ответить? Нет. Она одна.
Это голос Перри, здесь и сейчас, отнюдь не галлюцинация. Гейл по-прежнему стоит, опираясь одной рукой на оконную раму и глядя на улицу.
— Прости, что звоню поздно, и все такое…
Все такое?..
— Гектор хочет поговорить с нами обоими завтра утром, в девять.
— Гектор?
— Да.
Не дури. В этом безумном мире нужно изо всех сил цепляться за реальность.
— Не могу. У меня рабочий день, хоть и воскресенье. «Сэмсон против Сэмсона» не ждет.
— Тогда позвони в суд и скажи, что ты больна. Это очень важно, Гейл. Важнее, чем «Сэмсон против Сэмсона». Честное слово.
— Так считает Гектор?
— Вообще-то так считаем мы оба.
— Кстати, его зовут Гектор, — сказал маленький всезнайка Люк, отрывая взгляд от кожаной папки.
— Это предупреждение или предсказание? — спросил, не отнимая рук от лица, Перри, когда Люк давно уже перестал ждать ответа.
После ухода Гейл прошла вечность. Перри так и сидел рядом с ее пустым стулом — не двигался с места, не поднимал глаз, не шевелился.
— Где Ивонн?
— Отправилась домой, — сказал Люк, вновь погрузившийся в чтение.
— Отправилась или отправлена?
Нет ответа.
— Гектор у вас самый главный?
— Скажем так, я — второй ранг, он — первый. — Люк сделал карандашом пометку.
— Значит, Гектор — ваш шеф.
— Можно и так выразиться.
Можно и так уйти от ответа.
Но в целом, на основании сложившегося у него впечатления, Перри вынужден был признать, что с Люком вполне можно поладить. Пусть он и не высокого полета птица. Второй ранг, как он сам себя охарактеризовал. Да, немного сноб, явно выпускник частной школы, и все же в связке с таким напарником не пропадешь.
— Гектор нас слушал?
— Полагаю, да.
— Наблюдал за нами?
— Иногда лучше только слушать. Как радиоспектакль. — Помолчав, Люк добавил: — Потрясающая девушка эта ваша Гейл. Вы давно вместе?
— Пять лет.