— Знаешь про секретные самолеты, Профессор? Про чертовы самолеты, которые нанимает ЦРУ, чтобы перевозить террористов из Кабула в Гуантанамо?
Да, Перри в курсе. Он пожертвовал немало денег в пользу некоей благотворительной организации, которая намерена подать в суд на авиакомпанию за нарушение прав человека.
— С Кубы в Кабул самолеты летят без груза, так? Знаешь почему? Потому что террористы, мать их, не летают из Гуантанамо обратно в Афганистан. Но у меня есть друзья…
Кажется, это слово ему не нравится. Дима повторяет его, потом что-то бормочет по-русски и отхлебывает водки, прежде чем продолжить:
— Так вот, мои друзья — они с пилотами кое о чем договариваются, под большим секретом, никаких проблем…
Допустим. Никаких проблем.
— Знаешь, что летит в тех пустых самолетах, Профессор? Никакой пошлины, груз на борту, прямо к заказчику, Гуантанамо — Кабул, деньги вперед?
Нет, Перри понятия не имеет, что за груз возят из Гуантанамо в Кабул, деньги вперед.
— Омары, Профессор! — Дима заливается безумным хохотом, хлопая себя по массивным ляжкам. — Тысячи сраных омаров из Мексиканского залива! Кто их, б…, покупает? Всякие чокнутые диктаторы! ЦРУ выкупает у них заложников. А им посылает омаров. За наличные. Может, еще за пару килограммов героина для тюремной охраны в Гуантанамо. Афганского, чистенького. Б… буду. Веришь мне, Профессор?
На тот случай, если Дима хотел его шокировать, Перри пытается изобразить крайнее удивление. Неужели хозяин дома лишь за этим затащил его в шаткую старую башенку, продуваемую всеми ветрами? Перри сомневается, что это достаточная причина, и подозревает, что на уме у Димы совсем другое. История про омаров казалась чем-то вроде пролога к подлинному признанию.
— Знаешь, что́ мои друзья делают с этими деньгами, Профессор?
Нет, Перри неизвестно, что «друзья» Димы делают с доходами от контрабандной перевозки омаров из Мексиканского залива в Афганистан.
— Они несут свои бабки Диме. Почему? Потому что они ему доверяют. Многие русские синдикаты доверяют Диме. И не только русские. Большие, маленькие — плевать. Мы им рады. Ты говоришь своим английским шпионам — у вас грязные деньги? Дима их отмоет, не проблема. Хочешь спрятать деньги и сохранить? Приходи к Диме. Много ручейков, Дима делает из них большую реку. Так и передай своим шпионам, Профессор.
— Ну и что вы читаете между строк на данном этапе? — спрашивает Гектор. — Вот засранец потеет, хвастает, пьет и шутит, прямо заявляет, что он мошенник и «отмыватель» денег, кичится своими преступными знакомствами… но что вы видите и слышите за всем этим? Что у него на душе?
Перри задумывается, как будто перед ним сидит экзаменатор — именно так он начинает воспринимать Гектора.
— Гнев? — предполагает он. — Дима сердит на кого-то, о ком нам пока неизвестно?
— Продолжайте, — приказывает Гектор.
— Отчаяние. Тоже по не определенным пока причинам.
— Как насчет лютой ненависти? Хорошая штука, — настаивает Гектор.
— Такое ощущение, что дойдет и до нее.
— Месть?
— Отчасти, несомненно, — соглашается Перри.
— Расчет? Душевный раздрай? Звериная хитрость? Подумайте хорошенько! — Гектор говорит как будто шутя, но ответы получает искренние.
— Все вышеперечисленное.
— Может быть, стыд? Отвращение к самому себе? Что-нибудь такое?
Перри, застигнутый врасплох, задумывается, хмурится, смотрит по сторонам.
— Да, — отвечает он устало. — Да. Стыд. Стыд отступника. Ему было неловко иметь со мной дело. Он стыдился своего предательства. Потому и хвастался.
— Я настоящий ясновидец, — удовлетворенно заключает Гектор. — Кого угодно спросите.
Перри в этом не нуждается.
Он описывает долгие минуты молчания, искаженное лицо Димы в полумраке — и как тот наливает водки, пьет, вытирает лоб, ухмыляется, злобно зыркает на Перри, словно не понимает, зачем он здесь, потом тянет руку и хватает его за колено, как бы говоря «слушай внимательно», затем разжимает пальцы и вновь забывает о собеседнике. Наконец, с откровенным подозрением в голосе, Дима грозно задает вопрос, на который обязательно нужно ответить, прежде чем речь зайдет о чем-либо другом.
— Видел мою Наташу?
Да, Перри видел его Наташу.
— Красивая?
Перри охотно заверяет Диму, что его дочь и впрямь очень красива.
— Десять, двенадцать книг в неделю, ей все мало. Читает и читает. Хотел бы ты таких студентов побольше? Наверное, был бы счастлив.
Перри подтверждает, что он действительно был бы счастлив.
— Ездит верхом, танцует балет. На лыжах катается, как птичка. Я тебе кое-что скажу. Про ее мать. Она умерла. Я ее любил. Понятно?
Перри сочувственно хмыкает.
— Может быть, у меня слишком много женщин. Но некоторым мужчинам так нужно. А хорошие женщины — они хотят быть единственными. Когда трахаешь кого попало, они просто с ума сходят. Жаль.
Жаль, соглашается Перри.
— Господи, Профессор. — Дима подается вперед и тычет его в колено указательным пальцем. — Наташина мать. Я ее любил. Так любил, что чуть не сдох, слышишь ты? Так любил, что все внутри горело — яйца, сердце, мозги, душа. Жил ради этой любви. — Он проводит тыльной стороной ладони по губам, бормочет: «красивая, как твоя Гейл», снова отпивает из бутылки и продолжает: — Муж, сукин сын, убил ее. Знаешь почему?
Нет, Перри понятия не имеет, за что сукин сын, муж Наташиной матери, убил свою жену, но он ждет ответа. Возможно, ответ прост: Перри всего-навсего очутился в дурдоме.
— Наташа — она от меня. Ее мать не умеет врать, она говорит мужу об этом, он ее убивает. Однажды я его найду. И убью. Не из пистолета. Вот этим.
Он вытягивает свои на удивление изящные руки, демонстрируя их Перри. Тот разглядывает их с должным восхищением.
— Моя Наташа идет учиться в Итон. Скажи своим шпионам. Или никакой сделки.
На долю секунды в этой сорвавшейся с цепи реальности Перри ощущает твердую почву под ногами.
— Я совсем не уверен, что в Итон принимают девочек, — осторожно возражает он.
— Я заплачу. Много. Подарю им бассейн. Не проблема.
— Даже в этом случае, сомневаюсь, что ради нее они изменят правила.
— А куда ж ей тогда? — в отчаянии спрашивает Дима, как будто это лично Перри, а не учебное заведение, чинит ему препятствия.
— Например, в Роудин-Скул. Это женский вариант Итона.
— Лучшая школа в Англии?
— По мнению многих.
— Дети ученых? Лордов? Номенклатура?