В один прекрасный день моя белокурая соседка исчезла. Рассказывали, будто ее исключили из пансиона, так как сестры-монахини обнаружили у нее в тумбочке «запрещенные» книги. Я-то давно знала, что она читает в дортуаре при свете карманного фонарика. Отныне рядом со мной в классе зияла пустота. Но я до сих пор храню тюбик со снотворным, который она дала мне, и временами жалею, что тогда не проглотила разом все его содержимое.
* * *
Я проводила летние каникулы у тетки, в Верье-дю-Лак. Помогала ей убирать на окрестных виллах и делать покупки. За это она давала мне немного карманных денег. В четырнадцать и пятнадцать лет я выглядела намного старше своего возраста. Однажды днем мы с теткой делали уборку на вилле одного парижского адвоката, ежегодно приезжавшего в Шавуар, и он ей сказал сочным баритоном: «У вас чертовски свеженькая племянница!» Он улыбался мне, стоя посреди своей библиотеки; его седые, зачесанные назад волосы отливали голубизной. Чертовски свеженькая… Я не понимала, с чего это я «свеженькая», и слегка пугалась этого слова, точно так же, как боялась странного прозвища отца – «Горячая голова».
Мои ровесники, жившие на виллах, изредка заговаривали со мной. Но я чувствовала, какая дистанция разделяет нас. Это были детки богатых родителей. Одни – их было большинство – приезжали из Лиона, другие из Парижа. Отдыхали здесь и местные жители. Все они проводили время на пляжах спорткомплекса в Анси, на теннисных кортах, в яхт-клубе Маркизатов. Устраивали танцевальные вечеринки. Носили костюмы для тенниса, длинные волосы, мокасины, блейзеры. Правда, видела я их только издали.
В то лето, когда мне исполнилось шестнадцать, мы с теткой работали на одной большой вилле в Таллуаре. По вечерам мы прислуживали за столом. Хозяин и его жена принимали множество гостей. А днем они ездили в Экс-ле-Бен играть в гольф. Хозяйка была изысканная белокурая дама. У них было четверо детей – две девочки примерно моего возраста и двое сыновей, девятнадцати лет и двадцати пяти, – старший отбывал военную службу в Алжире.
Тем летом он приехал в Таллуар в длительный отпуск. Это был юноша со светлыми волосами, спадавшими на лоб, и лицом, которое моя подружка Сильви назвала бы романтичным. Он часто напускал на себя вид мечтателя или мученика, однако с братом и сестрами говорил приказным тоном и будил их с утра пораньше, торопя на теннисный корт или в яхт-клуб. По утрам в парке виллы братья устраивали то, что они называли «спортивными соревнованиями». Лежа на спине, они сгибали и разгибали руки. Побеждал тот, кто дольше всех продержится согнувшись и размахивая руками. Я стелила постель старшего брата, убирала его комнату и однажды заметила на тумбочке у кровати книгу, название которой помню до сих пор – «Как проходит время…».
Над его кроватью висела увеличенная фотография матери, а на письменном столе красовался кинжал в кожаных ножнах. Я часто видела, как он играет в теннис – каждый раз с другой девушкой. Насколько я поняла, он был любимчиком матери и сам питал к ней горячую привязанность. Ко мне он относился пренебрежительно, свысока. Однажды вечером сухо приказал подать ему апельсиновый сок. В другой раз, утром, велел – чуть любезнее, но так, словно это вполне естественно, – почистить его мокасины. А еще как-то он сказал: «Если увидите мамочку, передайте ей, что я проведу вечер в Женеве». Впервые мне довелось услышать, как кто-то произносит слово «мамочка» таким тоном. Я, например, говоря с другими о своей матери, просто сказала бы: «Передайте матери…»
Однажды часов в девять вечера я осталась с ним на вилле одна. Я работала в кухне – домывала посуду. Он сказал:
– Принесите-ка мне виски в гостиную.
Я поставила на поднос виски, бутылочку «перье», лед и стакан.
В гостиной царил полумрак, лампа освещала только середину комнаты. Он сидел на диване. Я поставила поднос на длинный низенький столик, чувствуя на себе его пристальный взгляд. Он казался смущенным, почти робким.
– Тебе сколько лет?
Он задал этот вопрос как-то неожиданно. Я ответила: шестнадцать. Наступила пауза.
– А дружок у тебя есть?
Я сказала, что нет. Он отпил глоток виски. А я стояла перед ним столбом.
– У меня в твоем возрасте было полно девчонок…
Он говорил строгим назидательным тоном, как будто упрекал в чем-то. Мне захотелось поскорее уйти из гостиной. Но тут он сухо промолвил:
– А знаешь, ты красивая девушка…
И вдруг весь напрягся и пробормотал скороговоркой:
– Хотите пойти ко мне в спальню?
Сама не знаю, зачем я туда поднялась. Он зажег лампу у кровати. Взял меня за плечи и усадил на край постели. Потом стал целовать. Поцелуй был долгий, старательный, как у мальчишек, с которыми я целовалась в тринадцать лет «на выдержку», кто дольше; остальная компания засекала время по часам. Меня слегка удивило, что он, в своем возрасте, целуется так по-детски. Вдруг он резким толчком опрокинул меня на кровать и лег рядом, тесно прижавшись. И снова впился мне в губы тем же «поцелуем на выдержку». Потом чуть отодвинулся. Мы лежали бок о бок, и я не осмеливалась встать. Он закурил сигарету. Похоже, сильно нервничал. Он и мне предложил закурить, но я отказалась. Тогда он спросил:
– Ты и вправду настоящая девушка?
Что это означало – «настоящая девушка»? Я ничего не ответила.
– Я хочу сказать, ты… ты девственница?
Он произнес это холодно и настойчиво, прямо как врач. Я сказала, что не знаю. И отвернула голову к стене. Мой взгляд упал на фотографию его матери. Потом он лег на меня сверху. Я испугалась, что он меня придушит. Он терся о меня, но, поскольку был одет, ничего не происходило. Тогда он снова прибег к «поцелую на выдержку». Но я оставалась холодной как лед. Я чувствовала, что он в себе не уверен, а в голове у меня все время вертелся вопрос, который он задал мне строгим тоном врача или кюре. Я спрашивала себя, обращается ли он так же с другими девушками, например с теннисного корта. Он каждый раз играл с другой. Он по-прежнему лежал сверху, придавив меня. И настойчиво, но бестолково пытался целовать в шею. Он ужасно старался. Затем опять отодвинулся, и я подумала: с какой стати я с ним лежу, что я тут забыла? Его мать все глядела на нас со стены.
– Хочешь, я прочту тебе что-то очень красивое?
Меня крайне удивил этот вопрос. Он протянул руку к тумбочке и взял оттуда книгу с тем самым названием – «Как проходит время…».
– Это так прекрасно!.. Вот отрывок «Ночь в Толедо»…
И он принялся читать все тем же странным голосом не то врача, не то священника. Описание ночи любви, которую провела одна пара в номере гостиницы в Толедо. «Они лежат, прильнув друг к другу, обнаженные… в невинной прохладе сада, а там, за стеною, испанская ночь…»
Он продолжал чтение: «Тело юноши, стоящего перед своей добычей… Братская схватка…»
Я не выдержала и захохотала. Он удивленно воззрился на меня, разинув рот. Положил книгу между нами. Внезапно его лицо окаменело, губы плотно сжались и стали еще тоньше обычного. А я все хохотала и никак не могла остановиться.