Дневник одного тела | Страница: 45

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

* * *

48 лет, 6 месяцев, 4 дня

Пятница, 14 апреля 1972 года

ЛОР, которого порекомендовала мне Колетт, оказался, разумеется, светилом в своей области. После сорокапятиминутного ожидания светило объявило мне следующее, по пунктам:

1) что у меня тиннитус ;

2) что пятьдесят процентов тиннитусов не излечивается;

3) что пятьдесят процентов пациентов, страдающих тиннитусом, проявляют склонность к суициду;

4) что эти радостные открытия будут стоить мне сто франков, пожалуйста, заплатите в приемной.

Естественно, ночью я не сомкнул глаз. Ничего себе – один шанс из двух, что у меня окончательный и бесповоротный тиннитус, иными словами – в голове будет постоянно играть радио, настроенное на единственную программу, по которой передают нескончаемый свист (в моем случае, у кого-то – это совиное уханье, у кого-то – барабанная дробь, у кого-то – колокольный перезвон, стук кастаньет или дребезжанье гавайской гитары). И мне остается только ждать. Терпеливо дожидаться, что это либо пройдет, либо подтвердится, и тогда эта радиопередача либо так и останется на стадии свиста, либо в черепной коробке у меня поселится целый оркестр.

* * *

48 лет, 6 месяцев, 5 дней

Суббота, 15 апреля 1972 года

Не желаю рыться в медицинских библиотеках. Не желаю собирать материалы по тиннитусу. Не хватало еще мне становиться специалистом по собственным болезням.

* * *

48 лет, 7 месяцев, 12 дней

Понедельник, 22 мая 1972 года

Мона последнее время считает, что я стал слишком нервным и что мне было бы неплохо «проконсультироваться». В наших кругах глагол «проконсультироваться», употребляемый без дополнения, означает одно: «проконсультироваться у психиатра».

* * *

48 лет, 8 месяцев, 7 дней

Суббота, 17 июня 1972 года

Женщину-психоневропатолога, у которой я вчера побывал, более обеспокоило здоровье ЛОРа, чем мое. По правде говоря, мсье, лучше было бы, чтобы меня навестил тот мой собрат по профессии. Его состояние волнует меня гораздо больше, нежели ваше. По ее словам, постоянный тиннитус встречается так часто, что, если бы половина страдающих этим недугом кончала самоубийством, он стал бы главной причиной смертности. После чего, сменив тему, она спросила, с какого времени я дышу, не думая о полипах, заполонивших мои носовые пазухи. Да всю жизнь, думаю. Нет, мсье, не всю жизнь. По ее словам, я просто забыл, как начиналось это хроническое заболевание, с которым я ничего не могу поделать и из-за которого я слегка гнусавлю и дышу словно через соломинку. Но я приноровился. Мой мозг привык к этому, как привыкнет он и к шуму в ушах, который скоро начнет относить к категории «тишина». На самом деле, мсье, в данный момент вас больше всего беспокоит новизна этого шума, вы боитесь, что он останется навсегда, но, сказала она в заключение, жить в состоянии постоянного удивления просто невозможно.

И она принялась рассказывать мне о своей работе, которая состоит в том, чтобы убеждать пациентов, что они привыкнут к тому, что на данный момент кажется им невыносимым.

Она, словно четки, перебирает болезни и травмы, которые настолько впечатляют своим разнообразием и чудовищностью, что в сравнении с ними мой шум в ушах выглядит каким-то домашним питомцем. Я покидаю ее, унося с собой рецепт на снотворное и на то, что тетушка Югетт называла «успокоительным».

– Если не перестанете бояться, приходите снова.

* * *

48 лет, 11 месяцев, 22 дня

Понедельник, 2 октября 1972 года

Министр Г., не на шутку разгневанный остротой бедняги Бертло, задирает подбородок и угрожающе понижает тон:

– Вы что, забыли, с кем разговариваете?

Бертло, красный от смущения, прячется в свою раковину. А мне вспоминается высказывание маленького Жозе: «Иди просрись, министр сраный».

– Ну что ж, – шипит министр, испепеляя меня взглядом, – если вашему начальству это кажется смешным!..

Да нет, а вот что меня действительно страшно веселит, так это скатологический рефлекс, который всегда провоцируют у меня проявления подобной должностной гордыни. Вы желаете, чтобы на вас смотрели как на бюст римского императора, мне же всегда было насрать на статуи, и сама идея насрать у подножия мраморного монумента вызывает у меня улыбку. Довольную улыбку, согласен – дурацкую, но разве она бывает иной, после того как ты как следует просрался?

* * *

49 лет, день рождения

Вторник, 10 октября 1972 года

Как и обещала психиатр, прошло три месяца – и я привык к своему тиннитусу. Большинство наших физических страхов сродни кишечным газам: о них забываешь, едва выпустишь их из себя. Мы пасемся на лугах наших повседневных забот и, точно лань от собачьего лая, замираем, едва заслышим голос заговорившего тела. Но стоит тревоге улечься, мы снова жадно обращаемся к корму.

* * *

49 лет, 20 дней

Понедельник, 30 октября 1972 года

Наши болезни – как анекдоты: мы думаем, что они известны только нам, а оказывается, все вокруг их давно знают. Чем больше я говорю о тиннитусе (делая вид, что хочу узнать, что означает слово, и скрывая, что страдаю этим недугом), тем больше мне попадается товарищей по несчастью. Например, вчера Этьен: Спасибо, что спросил меня об этом, я сразу вспомнил о своем! Он подтвердил, что к этому быстро привыкаешь. Вернее, поправился он, с этим смиряешься. Потому что тишины ты все же лишаешься. Как и я, вначале он страшно перепугался. Он использует то же сравнение, что и я: У меня было такое чувство, что я подключен к постоянно работающему радиоприемнику, и жизнь звуковой колонки мне вовсе не улыбалась.

* * *

49 лет, 28 дней

Вторник, 7 ноября 1972 года

Шум в ушах, изжога, приступы «мрака», носовые кровотечения, бессонница… Мое достояние. Которым я владею совместно с несколькими миллионами таких же, как я.

6 50 лет – 64 года (1974—1988)

Верните мне долготу времени. Пусть клетки замедлят старение.

50 лет, 3 месяца

Четверг, 10 января 1974 года

Если бы мне пришлось публиковать этот дневник, я адресовал бы его в первую очередь женщинам. С другой стороны, я был бы не прочь прочесть подобный дневник, написанный женщиной. Чтобы приподнять хоть край завесы, покрывающей эту тайну. В чем тайна? Ну, например, в том, что мужчине неведомы ощущения женщины относительно формы и веса ее груди, так же как женщинам неизвестно, что чувствует мужчина относительно своего полового члена.