Фемистокл и Сикинн спали в своих каютах, даже не замечая, что корабль опять вышел в море.
Во время стоянки у острова Питиуса кормчий предложил Фемистоклу задержаться, поскольку надвигался новый шторм.
- Если буря застигнет нас у восточного побережья Лаконики, то укрыться будет негде. Островов там нет, а берег сплошь покрыт скалами.
Но Фемистокл хотел как можно скорее попасть в Спарту.
- Ставь все паруса. И вперёд!
Глядя на то, как погода меняется на глазах - небесный свод затягивают мрачные тучи и меркнет свет солнца, - Сикинн не скрывал своей тревоги.
- Нет, спартанцы нас не убьют, Фемистокл, - невесело шутил он. - Скорее всего, мы сгинем в морской пучине!
Едва судно обогнуло мыс Малею, как разразился сильнейший шторм. За Малеей находилась глубокая и укромная бухта, где уже собралось два десятка торговых кораблей, чтобы переждать непогоду. Нашлось там место и для афинского судна…
Лишь на исходе третьего дня Фемистокл и Сикинн ступили наконец на землю Спарты. Афинское судно бросило якорь в лаконской гавани Лас.
- Имей в виду, приятель, мы надолго тут задержимся, - сказал Фемистокл кормчему при прощании. - Всё это время твой корабль не должен покидать Лас. Возможно, нам придётся спасаться бегством. Поэтому пусть у тебя будет всё готово к немедленному отплытию хоть днём, хоть ночью!
Кормчий молча покивал головой. Он был согласен. Архонты щедро заплатили ему и велели во всем слушаться Фемистокла.
Переночевав на постоялом дворе рядом с гаванью, Фемистокл и Сикинн на рассвете следующего дня оказались на дороге, ведущей в Спарту.
Владелец постоялого двора продал им двух резвых мулов.
От Ласа до Спарты было не меньше ста пятидесяти стадий.
После разорённой войной Аттики Лаконика казалась прекрасным цветущим краем. Была пора цветения плодовых деревьев. На полях шли в рост озимые посевы ячменя. Повсюду земледельцы были заняты вспашкой зяби; пахали, как и в Аттике, на быках. Только в Аттике все земледельцы были свободными гражданами, а в Лаконике сельский труд был переложен на плечи государственных рабов-илотов. Спартанским гражданам по закону было разрешено заниматься только военным делом.
Вся земля в Лаконике была разделена на одинаковые участки-клеры, которые находились во владении граждан без права продажи или сдачи в аренду. Лишь спартанские цари владели наделами, превышающими в несколько раз наделы прочих граждан. Но и цари не имели права продавать свою землю. Все сделки с землёй и недвижимостью в Лакедемоне были запрещены, чтобы у граждан не было тяги к обогащению.
По пути в Спарту Фемистокл и Сикинн ненадолго задержались в городке Фарис. Это была крепость с мощными стенами и башнями, прикрывающая подступы к Спарте с юга.
Начальник местного гарнизона, расспросив Фемистокла о цели его поездки в Лакедемон, дал ему двух провожатых.
В Фарисе жили периэки , их быт и обычаи ничем не отличались от обычаев прочих эллинов. Суровые законы лакедемонян на периэков не распространялись.
Дорога от Фариса до Спарты пролегала по холмам и дубравам. На западе, заслоняя горизонт, высился могучий хребет с белой шапкой из вечных снегов - Тайгет.
Городки, лежавшие близ дороги, тоже были населены периэками, но стен не имели.
Фемистокл восхищался дорогой, по которой ехал, каменными мостами через речушки и ручьи, невысокими мраморными столбиками, на которых красной краской было указано с одной стороны расстояние от моря до Спарты, а с другой - от Спарты до моря. Такие столбики стояли вдоль всей дороги через каждые десять стадий.
Солнце погружалось в багряную дымку заката. Последние косые лучи озаряли розовато-жёлтые черепичные крыши широко раскинувшегося города, покрытые виноградниками склоны ближних холмов, густые кипарисовые и платановые рощи, извилистую голубую ленту реки.
Дорога взобралась на возвышенность. Отсюда открывался чарующий вид на город и его окрестности.
Медвяный воздух колыхался над молодой зеленью ореховых кустов, над цветущим шиповником.
Фемистокл слез с мула, чтобы поразмять ноги. Остаток пути он решил проделать пешком.
- Сикинн, а вот и Спарта! Почему же ты невесел?
- Чего веселиться, - буркнул Сикинн, сидевший на муле с хмурым видом.
Два воина-периэка, не торопя коней, спускались с холма к видневшемуся впереди мосту через реку Тиасу, за которой раскинулась Спарта. Один из них то и дело оборачивался назад, не понимая, почему Фемистокл и его спутник продолжают стоять на вершине, глядя по сторонам.
В Спарте Фемистокл сразу же направился к дому Эвенета, сына Карена.
Шагая по вечерним улицам, Фемистокл, обращаясь к Сикинну, который шёл рядом, пару раз сказал:
- Это хорошо, что мы добрались до Спарты поздно вечером. Это очень хорошо! Боги явно помогают нам!
От своих провожатых Фемистокл сумел отделаться ещё на мосту через Тиасу, заплатив им несколько драхм и отправив обратно в Фарис.
Сикинн мрачно помалкивал. Он не верил в эллинских богов, продолжая поклоняться богам и демонам своей далёкой родины.
Эвенета дома не оказалось. По обычаю лакедемонян, все взрослые граждане были обязаны проводить вечернее время в особых домах, сисситиях. Там после ужина мужчины, разделённые на товарищества по двадцать-тридцать человек, вели долгие беседы на самые разные темы, иногда музицировали и пели песни. Даже спартанские цари соблюдали этот древний обычай. По домам граждане расходились уже глубокой ночью.
Фемистокла и Сикинна встретила жена Эвенета и младшая из его дочерей. Обе помнили Фемистокла по его первой поездке в Лакедемон, тогда он тоже гостил у них в доме.
Супругу Эвенета звали Мегисто, а дочь - Поликаста.
Четырнадцатилетняя Поликаста за прошедшие полтора года заметно выросла и похорошела. Она очень сильно, в отличие от старшей сестры, походила на мать.
Мегисто была женщиной довольно крупной, с красивой фигурой и очень белой кожей. У неё были светлые длинные вьющиеся волосы. Лицо, имевшее форму овала, являло собой образчик совершенной женской красоты, оторвать взор от него было трудно.
Дочь в полной мере унаследовала всю внешнюю прелесть матери. Поликаста была красиво сложена и белокожа, у неё были светлые вьющиеся волосы, уложенные в виде причёски с ниспадающими на спину длинными локонами. Красиво очерченные уста алели, будто маков цвет, прямой нос не имел ни малейшего изъяна. Огромные глаза были точь-в-точь как у матери: красивые по форме, с необычайно белыми белками и длинными изогнутыми ресницами. Но одно отличие всё же было. У Мегисто глаза были серые, а у Поликасты - светло-голубые.
Сидя за гостеприимно предложенным ужином, Фемистокл расспрашивал Мегисто обо всем, что случилось в Спарте за прошедший год. При этом он осыпал восторженными комплиментами Поликасту, которая не участвовала в беседе, скромно сидя поодаль.