Естественно, в 1652 году этот замок стоял в гордом одиночестве. Его владельцем в то время был Луи де Морне, маркиз де Вилларсо, главный псарь короля Людовика XIV и, без сомнения, один из самых привлекательных мужчин Парижа. Он был таким привлекательным, что практически никогда не встречал «жестокосердных». Все дамы таяли, были просто без ума от него и не скрывали этого. Но однажды вечером, находясь у поэта Скаррона [22] , Вилларсо встретил некоронованную королеву Парижа: прекрасную, возвышенную, страстную Анну де Ланкло, более известную под нежным именем Нинон. То есть светскую львицу, вокруг которой собирались мужчины либо наполовину, любо совсем лишенные рассудка. И наш прекрасный маркиз влюбился с первого взгляда.
На следующий день после их встречи, будучи столь же настойчивым, сколь и увлеченным, Вилларсо бросился на улицу Турнель в особняк Нинон, чтобы предстать «ко двору». Он ни секунды не сомневался, что быстро добьется своего. Но, к его большому удивлению, «двор» остался равнодушен к появлению маркиза: обожателей у красавицы было почти так же много, как и звезд на небе. Нинон встретила Вилларсо с неподражаемой грацией, мило улыбалась ему, но звонко рассмеялась в ответ на его пламенную тираду.
Задетый и еще более взволнованный, маркиз увлекся этой игрой. Почему, черт возьми, мадемуазель де Ланкло заставляет его так долго ждать милостей, которые она с такой простотой расточает на остальных? Как упрямый охотник, незадачливый влюбленный решил затаиться и даже снял дом, находившийся напротив особняка его любимой. Там он думал подстеречь возможного соперника и заманить его в укромное местечко, где можно было бы со шпагами обсудить предпочтения Нинон. Но первые дни наблюдения прошли безрезультатно…
Однажды вечером, после ежедневного визита в пресловутый «Желтый кабинет», маркиз де Вилларсо вернулся к себе в очень дурном расположении духа. Как всегда, у молодой женщины собралось сумасшедшее общество, и она, по обыкновению, запретила своему пылкому поклоннику вернуться после отъезда других.
Отправившись в свою комнату, откуда у него был превосходный вид на окна спальни Нинон, маркиз подумал было лечь в постель, чтобы побыстрее покончить с такой же неинтересной, как и предыдущие, ночью. Но тот, кто горит от неутоленной любовной жажды, – не может забыться спасительным сном, как ни вертится. Не проведя в кровати и пяти минут, он вскочил. Никогда еще маркиз не чувствовал себя таким возбужденным.
Прислонившись лбом к оконному стеклу, он караулил отъезд последней кареты, обещая себе вернуться в кровать, как только он увидит, что огни в салоне его соседки погасли. Увы, и четырьмя часами позже эти огни все еще ярко сияли. И тут Вилларсо озарило: совсем недавно Нинон шептала ему, что устала и нуждается в отдыхе. А вдруг она заболела? Тут же воображение нарисовало ему молодую женщину, лежащую на большой кровати и изнемогающую от безумных забот некомпетентной субретки. Жуткая картина! Нет, бездействие невыносимо – надо что-то предпринять! Вилларсо позвал слуг и послал их за новостями. Нужно было удостовериться на месте, что мадемуазель де Лакло не нуждается в помощи.
Слуга с осоловелыми ото сна глазами полетел, как стрела, выпущенная из арбалета, и вернулся с сообщением: мадемуазель де Ланкло чувствует себя превосходно и благодарит господина маркиза за заботу…
Оставшись один, бедный влюбленный вновь занял место наблюдателя. Проклятый свет все горел. Он был таким радостным, что маркиз вскоре нашел его нахальным и вызывающим. Часы тикали оглушительно! Постепенно Вилларсо начал закипать от ярости. Не хочет ли Нинон посмеяться над ним? И снова его воображение рисует: Нинон все еще лежит в своей большой кровати, но она там не одна. Объятия, поцелуи и страстные ласки… Картина была такой реальной, что маркиз поверил в то, что слышит смех. Смеются над ним, конечно же!
Решив убедиться в этом лично, негодующий молодой человек протянул руку к столу, на котором ранее оставил свою шляпу, и машинально схватил и нахлобучил себе на голову по самые брови… серебряный кувшин для воды!
Потеряв рассудок от злости, фыркая, как бешеная кошка, Вилларсо позвонил слуге, чтобы тот избавил хозяина от комичного головного убора. Это была задача, при которой слуга делал над собой героические усилия, чтобы сохранить спокойствие и не расхохотаться. Наконец, освободившись, маркиз переоделся и вбежал к Нинон, не дождавшись даже, пока испуганный портье доложит о нем.
Спустя несколько мгновений Вилларсо был уже в дорогом ему «Желтом кабинете», где Нинон приняла его с ледяным спокойствием, сидя в большом кресле. Все, что можно сказать, – свидание не было особо нежным. Отказавшись объяснить, почему она считает нужным жечь свечи всю ночь напролет, Нинон обратилась к своему обожателю с суровой отповедью: ни ее дом, ни ее саму не следует брать приступом. Это вам не Ла-Рошель! Маркизу лучше охладить пыл своей любви, выйти в ту же дверь, в которую он ворвался непрошеным гостем, и никогда больше не возвращаться.
Покидая Нинон, бедняга выглядел постаревшим на сто лет! На следующий день он слег в горячке. Позвали врачей, и через несколько часов пошел слух о том, что Вилларсо заболел тяжело и умирает из-за Нинон.
Сначала Нинон хоть и заинтересовалась этой новостью, но не поверила ни одному слову. Позже она немного встревожилась, ибо на самом деле была далеко не равнодушна к очарованию своего воздыхателя. Но она рассчитывала держать его на расстоянии, так как очень боялась влюбиться, а это говорит о том, что она уже…
Итак, когда Скаррон пришел и заверил ее, что маркиз действительно занемог, реакция красавицы была чисто женской и, несомненно, очаровательной: вооружившись парой ножниц, она отрезала несколько великолепных белокурых локонов (получилась миленькая челка), положила в конверт и приказала отнести его больному со словами: «Выздоравливайте! Я вас люблю».
Нервный припадок вскоре пошел на убыль. Вилларсо, конечно, двигался к выздоровлению большими шагами, в то время как все модницы Парижа торопились сделать себе прическу «а-ля Нинон», ибо та моментально произвела фурор.
Несколько недель спустя двое влюбленных покинули Париж, укрыв свое счастье среди старых стен замка Вилларсо. Здесь они вели жизнь, полную любви и простоты. Счастливая Нинон играла роль хозяйки замка, дышала вольным воздухом, каталась на лошади по полям и лугам в компании своего возлюбленного и называла себя счастливейшей из женщин во всем мире: оранжерейный цветок отныне стал полевым.
Это длилось три года. Три года! Вечность для женщины, у которой самые долгие увлечения продолжались не больше трех недель! Париж, который она так любила, отныне для нее не существовал. Однако Париж не забыл о Нинон. И вот в одно прекрасное утро молодая женщина получила четверостишие, принадлежавшее перу ее старого друга Сент-Эвремона [23] :