Стюардессы небесные были ещё прекрасней, но встречались очень редко. На самолёт билетов было не достать, потому что все хотели увидеть настоящих стюардесс. Может, поэтому я до сих пор при них немею. Мне тогда казалось, единственный способ познакомиться – это погибнуть на их груди, прикрывая от пуль арабских террористов. Я даже репетировал прощальную улыбку. За всё детство мы летали два раза, никто нас так и не захватил. Мы с мамой просто ели курицу весь полёт, как лишённые чувств обыватели.

Теперь ни в проводницы, ни в стюардессы не приглашают королев красоты. Пассажиров обслуживают какие-то злые мачехи с лицом и характером бульдозера. Зато и путешествия не ранят больше в самое сердце.

Так вот, летел я из Москвы. Стюардесс было две, девочка и мальчик. Девочка молодая, немножко корявая и по уши влюблённая в него. Оба румяные, лохматые. Будто каждые полчаса бегают наслаждаться совместной работой в служебный туалет. Он дразнит её, флиртует с пассажирками. Поднимает чемодан худенькой девицы, говорит:

– Тяжёлый. Вы там что, мужа перевозите?

Хозяйка отвечает:

– Это ещё не тяжёлый.

– Ага! У вас два мужа! Тяжёлый и вот этот!

Если пассажирка совсем симпатичная, влюблённая стюардесса первая хватает багаж. Ей плевать, сколько весит, только бы её дружочек не втрескался тут во всякое. Она бы хотела приковать его чем-нибудь нежным к кофейному аппарату. Зрители видят их страсть, и настроение у всех прекрасное. Аэрофобы поправляют памперсы и улыбаются друг другу.

Тележку с закуской влюблённые катят вдвоём. Приближается неловкий момент отказа от еды. Мне неловко есть, когда с двух сторон подпирают незнакомые сонные люди. Я не очень аккуратен за столом. Лучше дома поем. Но сказать об этом невозможно, я делаю всё, чтоб они догадались. Разглядываю пуговицы на свитере, смотрю на часы и в окно. К тому же мой желудок несётся в алюминиевой бочке в десяти километрах над городом Жижица и яснее чувствует пустоту внизу, чем внутри. В Жижице озеро и музей композитора Мусоргского, погибшего от пьянства и непонимания. На скорости двести семьдесят метров в секунду мы с желудком думаем только о Мусоргском. Но стюардесса пристаёт, пропагандирует какую-то низкокалорийную дрянь. С женщиной в такой форменной юбочке спорить невозможно. Ткнул в меню, попал в паннини с курицей и сыром. Десять евро. Юноша клянётся погреть и принести очень быстро. Девушка взглядом подтверждает, какой он надёжный. Она на себе проверила, только что, за занавеской.

Они приняли заказ – и мгновенно меня забыли. Опять побежали в туалет целоваться. Всё, как я хотел. И вот все уже поужинали, читают газеты или спят. Лишь я взволнованно смотрю вдаль, не идёт ли моё счастье. Спрашивать, как там моя еда, очень неловко. Я же не истеричка. Дома и на работе меня знают как выдержанного и готового к компромиссам человека. В общем, я жду, они не несут.

Чтобы отвлечься, стал сочинять эссе. В нём ни слова о калориях, а только про любовь и тёплые отношения. Мама подарила мне халат. Чистая шерсть. Проверить, насколько он тёплый, невозможно. Халат генерирует, в основном, электричество. Когда я в нём, между мной и чем угодно скачут красивые голубые молнии. Особенно обострились наши отношения с холодильником. Протянешь руку – трах! – и аппетит проходит. Из всех диет электрошоковая самая злая.

Я стал носить в кармане ножницы, как маньяк. Если ткнуть ими ночью холодильнику в бок, разряд трещит, а на мне только волосы вздымаются – и опадают. Застав кого-нибудь на кухне ночью с ножницами и волосами дыбом, я бы сам избавился от любого порока, включая ночное обжорство. В ожидании своего паннини я жалел, что не могу генерировать разряды силой воли. Мне бы хотелось там кого-нибудь шарахнуть.

Тут просыпается дядя лётчик. Говорит, за окном страшный мороз, погода дрянь, летайте нашей авиакомпанией, где за небольшие деньги можно купить еды и не поесть. Всем счастья, сядьте ровно, иначе на столе у патологоанатома будете выглядеть непрезентабельно.

Только подумал: «Ну и ладно, подавитесь», – прибегает взъерошенный стюард. Нашёл в микроволновке чью-то еду. Интересуется у переднего соседа, не заказывал ли он. Потом у заднего. А меня будто нет. Словно я пустое место, сытое на вид. Оба соседа струсили жрать чужое. Я тоже молчу. Вдруг он потребует доказательств, что тогда?

Ничего не вызнав, стюард тащит стюардессу. Щиплет за зад, дескать, вспоминай, чей пирожок. Она тычет в меня пальцем и краснеет. Неотвратимый как топор, юноша приносит заказ. В салоне гаснет свет, аэроплан пикирует. Пассажиры начинают думать о хорошем. Я говорю спасибо, уже не надо. Мне у вас всё понравилось, но сейчас я бы хотел пристегнуться, прочесть «отче наш» и никогда впредь не доверять мужчинам, переодетым в стюардессу. А он отвечает:

– Я разрешаю не пристёгиваться! Вы должны поесть. Никто вас не осудит, не посмотрит косо. Ешьте в любой удобной позе. У нас полно времени, приятного аппетита.

Чтобы не выглядеть капризным, я разворачиваю целлофан и жру. В темноте. Один, с хрустом и чавканьем. Все сидят с возвышенными лицами. Самолёт падает. И только мне разрешено предстать на опознании однородной массой из пассажира, курицы и сыра. Впервые меня раздражали такие качества еды, как горячо и много.

Конечно, я успел. У нас в полку ефрейтор Заливанский глотал нераспечатанную банку сгущёнки и отрыгивал пустой. Кое-чему я у него научился.

Катя слушала, Генрих показывал ей глазами на выход. Но она упрямо сидела. Кошка между ними пробежала какая-то. Вот уж характер, упаси боже на такой жениться.

В понедельник он собрался назад. Пришлось идти, прощаться. Странная сложилась диспозиция. Он садится в машину, снова выходит, мнётся. То обнимет Катю, то поцелует. Пока они тетёшатся, похожи на супругов. Но стоит ему сесть за руль, мы с ней оказываемся на крыльце вдвоём, и как-то ему не спокойно. Я решил проявить сочувствие. Взмахнул рукой на прощание, вернулся в дом. Подглядывал из-за занавески – больше они не целовались. Просто прекрасно.

Катя клёвая

* * *

В её красивом холодильнике вегетарианский рай. Всё разноцветное, с листиками, веточками, завтрак молодой козы. Она крошит флору в стеклянную миску, поливает из бутылочек вязкими соусами и ест.

То ли дело мы с холодильником ЗиЛ. Наш ассортимент – сама брутальность. Вкусно, просто, нажористо. Я закупаю лучшее, что создано целлюлозными комбинатами для холостяков. Сосиски, пельмени, замороженные пиццы, котлеты с высоким содержанием фарша. На упаковке написано, в рыбных палочках процент окуня достигает тридцати пяти. Остальное, конечно, живые витамины. Ну и майонез, душа русской кулинарии.

По утрам мы обмениваемся любезностями.

– Судя по вашей тарелке, Катя, лето выдалось дождливым. Покосы не удались. На въезде в посёлок, я заметил, растут бурьян, лебеда и белладонна. Не думали разнообразить рацион?