И Люпин, к великому моему удивлению, ответил:
— A-а. Да я ведь в них ни шиша не вкладывал. Там какая-то заковыка вышла, чек что ли я забыл вложить, или чего, остался, одним словом, без акций. А папан теряет восемнадцать фунтов.
Я сказал:
— Я понял так, что ты участвуешь в этом деле, иначе ничто бы меня не побудило пуститься в спекуляции.
Люпин сказал:
— Ну, теперь-то чего уж; зато вдругорядь огребешь вдвое.
Я еще рта не успел открыть, как Тамм сказал:
— Ну, а я, слава богу, ничего не потерял. Дело с самого начала показалось мне сомнительным, вот я и убедил Туттерса купить у меня все мои акции ценой в пятнадцать фунтов, раз уж они ему внушали большее доверие, чем мне.
Люпин расхохотался и, что мне очень не понравилось, крикнул:
— Бедняга Туттерс! С тридцатью пятью фунтиками распростится.
И в ту же самую секунду зазвонил звонок. Люпин сказал:
— Что-то мне не хочется встречаться с Туттерсом.
Направься он к двери, ему пришлось бы с ним столкнулся в коридоре, а потому со всей поспешностью Люпин открыл окно гостиной и был таков. Тамм вдруг вскочил и с криком «Я тоже не желаю его видеть!», скакнул вслед за Люпином, прежде чем я успел сказать хоть слово.
Что до меня, я был в отчаянии от того, что мой родной сын и один из ближайших моих друзей покидают дом таким способом — словно парочка застигнутых грабителей. Бедный Туттерс ужасно был расстроен и, разумеется, ужасно зол на Люпина и Тамма. Я убеждал его выпить немножко виски, он же отвечал, что виски бросил и предпочел бы глоточек джина. Его рекомендуют, как самое полезное спиртное. Джина у меня в доме не было, и я послал за ним Сару на угол к Локвуду.
20 ФЕВРАЛЯ.
Едва я взялся за «Стэндард» первое же, что мне бросилось в глаза, было: «Грандиозный крах фирмы биржевых маклеров! Мистер Джоб Клинанд в бегах!». Я передал газету Кэрри, и она сказала:
— Ах, может быть, так даже лучше для Люпина. Я всегда считала, что там ему не место.
Но по-моему это просто кошмарная история.
Люпин спустился к завтраку и, заметив, как сильно он расстроен, я ему сказал:
— Мы все знаем, мальчик мой, и глубоко тебе сочувствуем.
Люпин вскрикнул:
— Знаете? Да кто же вам сказал?
Я протянул ему «Стэндард». Он отшвырнул газету и крикнул:
— Ах, да плевать я хотел на эту муть! Этого можно было ждать, а вот этого уж никак я не ожидал.
И он прочитал письмо от Фрэнка Матлара, сухо извещающее о том, что Дейзи Матлар через месяц выходит замуж за Марри Шика. Я спросил:
— Марри Шик! Не тот ли это, которого Фрэнк имел наглость сюда притащить в прошлый вторник?
Люпин сказал:
— Да, «Шик, шляпы по три шиллинга», он самый.
Далее мы все трое завтракали в гробовом молчании.
Я, собственно, вообще не мог есть. Я слишком был расстроен, и кроме того, я терпеть не могу и ни за что не стану есть варено-копченый бекон. Или вы даете мне сырокопченый, или я лучше без всякой еды обойдусь.
Когда Люпин поднялся, чтобы уйти, я заметил на губах его злобную усмешку. Я спросил, над чем это он смеется. Он ответил:
— A-а! Слабое утешение — но все же утешение. Просто вспомнил, что по моему совету мистер Марри Шик фукнул шестьсот фунтиков на «Парашика Хлоратах!»
Свадьба Дейзи Матлар и Марри Шика. Исполняется мечта моей жизни. Мистер Джокер принимает Люпина к себе на службу
20 МАРТА.
Поскольку сегодня Дейзи Матлар должна сочетаться браком с Марри Шиком, Люпин решил закатиться с приятелем на весь день в Грейвсенд. Люпин ужасно страдает из-за своей истории, хоть и уверяет, будто рад, что все это кончилось. Я желал бы только, чтоб он не стал таскаться по мюзик-холлам, но ему же слова не скажи. В настоящую минуту он изводит меня, на весь дом распевая какой-то вздор: «Что с мистером Гладстоном? Все хорошо! Что с нашим Люпином? Все хорошо!» Мне лично кажется, что ни про одного из них этого не скажешь. Вечером пришел Тамм, и главной темой разговора была свадьба Дейзи Матлар с Марри Шиком. Я сказал, что рад такому обороту дела, ибо эта Дейзи только выставила бы Люпина полным идиотом. Тамм, со своей обычной деликатностью, ответил:
— О, мастер Люпин может себя выставить полным идиотом и без посторонней помощи.
Тут Кэрри совершенно справедливо обиделась, и у Тамма хватило ума извиниться.
21 МАРТА.
Сегодня я кончу-таки мой дневник, ибо это счастливейший день в моей жизни. Мечта моих последних нескольких недель — да что я! Многих лет! — осуществилась. Сегодня утром я получил записку от мистера Джокера с просьбой привести Люпина с собою в должность. Я пошел к Люпину; бедный мальчик был ужасно бледен и сказал, что у него безумно голова болит. Вчера в Грейвсенде он долго катался на лодке по Темзе, а сдуру не захватил с собой пальто. Я показал ему письмо мистера Джокера, и тут же он вскочил с постели. Я умолял его не напяливать на себя ничего пестрого и яркого, а надеть что-нибудь черное или хотя бы потемней.
Кэрри, читая письмо, дрожала от волнения, а потом только все повторяла:
— Ох, я надеюсь, все будет хорошо!
Лично я почти ничего не мог есть за завтраком. Люпин спустился, одетый в точности как надо, настоящим джентльменом, только очень бледный. Кэрри, чтобы его ободрить, сказала:
— Ты выглядишь прекрасно, Люпин!
Люпин ответил:
— Хоть сейчас на сцену, а? Младший служащий самого лучшего, самого шикарного похоронного бюро в Сити, собственной персоной.
И он горько расхохотался.
Чуть позже из прихожей послышался страшный шум, это Люпин кричал на Сару и требовал, чтобы она принесла сверху его старую шляпу. Я пошел посмотреть, в чем дело, и увидел, что Люпин пинает ногами и топчет новую свою шляпу. Я сказал:
— Люпин, мальчик мой, что ты делаешь? Как тебе не совестно? Какой-нибудь бедняк был бы счастлив иметь такую вещь.
Он ответил:
— Я никакого бедняка не стал бы оскорблять, всучив ему такую вещь.
Когда он вышел, я поднял несчастную шляпу и увидал внутри: «Сделано у Шика». Могу понять своего сына и простить. Казалось, мы добирались до службы целую вечность. Мистер Джокер послал за Люпином, и тот пробыл у него чуть ли не целый час. Вернулся он, мне показалось, с убитым видом. Я спросил:
— Ну, Люпин? Что же мистер Джокер?
В ответ он запел эту свою песню:
— Что с мистером Джокером? Все хорошо!
И внутренний голос подсказал мне, что мой мальчик принят. Я пошел к мистеру Джокеру, но ни слова не мог выговорить. Он первый заговорил: