Когда Секст коснулся ее локтя, она чуть не подпрыгнула.
— Входи, госпожа, — поторопил он. — Не ровен час, простудишься под дождем.
Отступать было поздно. Молясь, чтобы ее план не обернулся во вред, Фабиола поднялась по ступеням к входу, Секст неотступно держался у ее плеча. Вдоль рядов желобчатых колонн они дошли до двух высоких дверей, укрепленных железными полосами. У закрытых створок Фабиола в страхе замерла — а что, если вход сторожит сам Цербер, готовый сожрать ее на месте?.. И тут же разозлилась сама на себя: она ведь принадлежит к миру живых, а не мертвых! Собравшись с духом, девушка шагнула к порогу и стукнула кулаком в деревянную дверь.
Никаких отзвуков, кроме шума дождя позади.
Она забарабанила сильнее.
— Откройте! Я пришла принести жертву!
Вновь тишина. Фабиола сдвинула брови — должен же внутри кто-то быть! Храм не отличается от прочих: жрецы и прислужники здесь не только исполняют обряды, но и живут, едят, спят! И сегодня не праздник — значит, храм открыт! Она вновь занесла кулак — но дверь открылась раньше, чем она успела постучать. Фабиола от неожиданности отступила.
В квадрате двери перед ней предстала жрица — молодая, примерно ровесница, в серых одеждах и с заколотыми на затылке длинными каштановыми волосами. Широкое лицо и короткий нос кого-то напомнили, однако испытующий взгляд проницательных зеленых глаз мешал сосредоточиться.
— Входи, — посторонилась жрица.
Откинув капюшон, Фабиола переступила порог, мысленно моля Митру о заступничестве — непочтения к Орку в этом не было: обращаться сразу к нескольким богам не считалось странным.
Во внутреннем коридоре, отходящем от дверей в обе стороны, царил сумрак темнее уличного, редкие масляные светильники бросали на голый, замощенный камнем пол длинные тени. В неверных отсветах боги и демоны, нарисованные на стенах, казались живыми — Фабиола поняла, что тщательно продуманная обстановка должна нагонять на посетителей страх прямо с порога. И все же здесь, в святилище Орка — владыки подземного царства, страха было не избежать: несмотря на решимость, девушку чуть ли не трясло, и она поспешила отогнать подступающий ужас.
— Я хочу обратиться к богу с просьбой. Без лишних свидетелей. — Фабиола разомкнула стиснутые пальцы и показала служительнице три аккуратно сложенных кусочка свинца. Над проклятиями, написанными на них, она просидела несколько часов, тщательно подбирая слова. С появлением Сцеволы Цезарь отступил на второй план — все проклятия касались только фугитивария и требовали для него самой жестокой и беспощадной смерти.
Жрица не удивилась. С чем только сюда не приходили: одних снедала ненависть, другие жаждали расплаты за страдания, кто-то мечтал отомстить врагу, возлюбленной или начальнику — непогода не охлаждала в просителях ни упорства в достижении цели, ни желания избежать чужих глаз.
— Ступай за мной, — велела служительница.
Фабиола с Секстом последовали за ней. В тишине, нарушаемой лишь звуком шагов босоногой жрицы, они прошли мимо череды закрытых дверей — взбудораженная Фабиола попыталась было представить, что происходит в комнатах. Донесшийся из-за очередной двери мужской хор в несколько голосов, произносящих что-то нараспев, никак не успокаивал: слов было не разобрать, зато тягучее пение слишком явно напоминало похоронный плач.
Жрица наконец остановилась. Вытащив из складок одежды ключ, она отперла ближайшую дверь — та отворилась беззвучно, отчего нервы Фабиолы еще более взвинтились. Просторную комнату без окон, выкрашенную в зловещий темно-красный цвет, освещали, как и коридоре, несколько масляных ламп на стенах, голое пространство разнообразила простая печь на квадратной кирпичной подставке в дальнем конце помещения. Щек Фабиолы, замершей на пороге, коснулся теплый ток воздуха, пахнуло благовониями, взгляду открылось раскаленное жерло с лежащей рядом охапкой дров. По другую сторону от печи стоял небольшой алтарь со статуей Орка.
— Можешь совершить приношение здесь, — промолвила жрица. — Тебе не помешают.
Свинцовые таблички, нервно зажатые в руке, уже чуть не начали сворачиваться по краям — и Фабиола попыталась успокоиться: мало ли как посмотрит бог на ее просьбы, если текст будет смят. Все должно идти как положено — от этого зависит ее жизнь.
Решительно кивнув сама себе, Фабиола переступила порог. Секст вошел следом.
Жрица затворила дверь и, шагнув к алтарю, склонила голову в молитве; Фабиола, толком не зная, что делать, последовала ее примеру. После прохладного коридора и залитых дождем улиц комната напомнила ей калдарий — самое жаркое помещение в банях. Даже ей, привычной к душным толпам в храме Митры, воздух казался слишком густым и тяжелым от курящихся благовоний, а гудящая печь, совсем не похожая на мелкие жаровни в других храмах, и вовсе напоминала о самом Гадесе. Фабиола с усилием подавила страх — в конце концов, Орк не простой бог: приношения должны полностью сгореть в огне, а для этого печь должна быть мощной.
С именем Орка на устах девушка подняла глаза к изваянию — и встретила непреклонный взгляд бога. «Могущественный владыка преисподней, услышь меня! — взмолилась она. — Мне вновь угрожает Сцевола, моя жизнь в опасности. Он изверг и убийца, он ни перед чем не остановится, без тебя я с ним не справлюсь. Избавь меня от этого сына блудницы, и я буду пред тобой в вечном долгу. Я воздвигну тебе алтарь и каждый год до конца моих дней буду приносить тебе в жертву козленка». В дополнение к молитве Фабиола выложила перед изваянием стопку серебряных монет — и по удивленному вздоху жрицы поняла, что сумму сочли внушительной.
Послышался громкий треск, в печи взвилось пламя, хотя ни Секст, ни жрица не двинули и рукой. Фабиола вытянула шею: пламя ревело, словно раздуваемое кузнечными мехами, — она даже огляделась, почти ожидая увидеть демона за работой, однако со всех сторон ее окружали лишь багровые стены, давящие, как своды гробницы. В отверстии печи, словно в прожорливой утробе мифического зверя, мелькнули желто-оранжевые языки пламени, и Фабиолу окончательно объял ужас.
— Благоприятный миг, — нараспев проговорила жрица. — Время совершить приношение.
Фабиола, вздрогнув от голоса, порывисто кивнула облаченной в серое служительнице и вновь подумала, что где-то прежде видела это лицо. Впрочем, размышлять было некогда. Подталкиваемая жрицей, Фабиола разомкнула пальцы, открыв ладонь с тремя свинцовыми квадратиками, которые казались спящими и бездеятельными только с виду — как ненависть в сердце Фабиолы.
— Брось как можно глубже, — велела жрица.
Подступив к печи, насколько позволял жар, Фабиола размахнулась и закинула пластинки в огонь — пламя слизнуло их в мгновение ока. Девушка вздохнула: дело почти сделано, однако оставшаяся часть заботила ее не меньше — ей совсем не хотелось получить божественную кару как расплату за совершенное. По римской манере ее приношение делалось с особыми оговорками, и сейчас, взвинченная этой мыслью донельзя, она даже не заметила, как мысленная молитва зазвучала вслух.