Через миг за стенами амфитеатра взревели букцины, толпа замерла в ожидании, и распорядитель игр вскочил с места, приглаживая умащенную шевелюру. Проследив взгляд Мемора, Ромул чуть не ахнул.
— Цезарь, — шепнул он. — Пришел на нас посмотреть.
— На нас, ничтожных? — мрачно хмыкнул Петроний. — Скорее уж на эфиопского быка.
Ромул криво усмехнулся.
— Точно.
В ложу под навесом вошел отряд легионеров во главе с представительным центурионом, который внимательно оглядел ложу и, не найдя ничего подозрительного, кивнул распорядителю.
Тот, жестом призывая к вниманию, выступил вперед.
— Граждане Рима! Раньше объявленного времени нас почтил присутствием эдитор нынешних игр!
По рядам пробежало оживление — и все зрители обернулись к сановной ложе, самые восторженные разразились приветственными криками и аплодисментами.
— Покоритель Галлии, Британии и Германии! — возгласил распорядитель. — Спаситель Республики! Победитель битв при Фарсале, в Египте и в Малой Азии!
Толпа, всегда гордящаяся военными успехами во имя народа или чего угодно другого, взревела от восторга. Хорошо поставленная пропаганда неутомимо доносила до римлян вести о новых подвигах Цезаря, народное обожание росло на глазах. Недавние победы над Помпеем и строптивыми республиканцами приравнивались в глазах публики к былым триумфам — а сам полководец, не брезгующий вести жизнь простого солдата и побеждающий в заведомо безнадежных битвах, служил народу идеалом римлянина и воплощением римского упорства.
— Потомок самой Венеры и величайший отпрыск клана Юлиев! — Распорядитель взмахнул руками, подогревая толпу еще больше. — Победитель недавней битвы при Зеле! Юлий Цезарь!
Зрители взвыли от восторга.
На арене появились три раба, каждый нес в руках плакат с одним лишь словом: на одном «VENI», на другом «VIDI», на третьем «VICI». Ромул вновь поразился уверенности Цезаря: «пришел, увидел, победил» — от этого лаконичного описания битвы заходилась в восторге вся армия, и теперь та же формула завоевывала для полководца сердца римской публики. Судя по исступленному ликованию зрителей, Цезарь выбрал правильный ход.
Наконец, приветственно помахивая рукой в ответ на выкрики толпы, в ложе появился сам Цезарь в белой тоге с пурпурной каймой. Диктатора сопровождала свита из военных, сенаторов и приближенных, жаждущих погреться в лучах его славы, однако толпе до них не было дела — она славила лишь своего героя. Цезарь опустился в кресло, аплодисменты все не смолкали.
Все это время Ромул с Петронием стояли на жарком песке арены, ожидая смерти.
Обойдя поле несколько раз, рабы с плакатами наконец скрылись, и важничающий распорядитель поднял руку, призывая к тишине. Крики начали смолкать, взбудораженная публика усаживалась на места в ожидании следующей части представления.
— По милости Цезаря, щедрейшего из правителей, к нам доставлено животное, прежде невиданное в Риме! Из дебрей Восточной Африки — на римскую арену! Ценой гибели многих людей! Смерть ждет еще двоих — стоящих здесь ноксиев!
Распорядитель эффектно затянул паузу, чтобы толпа содрогнулась в предвкушении действа.
— Грозный зверь! Крупнее самых громадных буйволов! Яростнее, чем лев! Со шкурой крепче легионерских щитов! Милостью Цезаря — встречайте! Эфиопский бык!
Ромул с Петронием обменялись взглядами, полными ужаса и решимости.
Толстая железная решетка напротив ложи Цезаря беззвучно поползла вверх на цепях, пропущенных через густо смазанные маслом блоки. За нею открылся черный прямоугольник — вход в клетку. Ни звука, ни движения. Ромул даже вообразил было, что зверь сбежал, однако через миг внутри амфитеатра послышались крики и лязганье оружия по железным ограждениям — и последняя надежда растаяла.
Раздраженно фыркая, на арену трусцой выбежал огромный зверь в безволосой коричневой шкуре, редкие волоски торчали лишь на ушах и кончике хвоста. Покатый лоб переходил в длинный широкий нос, увенчанный двумя острыми, жуткого вида рогами, на толстых ногах виднелось по три пальца, между ушей выступал костяной нарост.
Сощурив маленькие поросячьи глазки, отвыкшие от яркого света, носорог замер у выхода, и по рядам зрителей пронесся изумленный вздох: римская публика, привычная не только к зебрам и жирафам, когда-то ввозившимся Помпеем, но даже и к слонам, такого диковинного зверя еще не видела.
Сердце Ромула на миг остановилось: животное оказалось крупнее и опаснее, чем он думал.
— Если не двигаться, он нас не заметит, — шепнул юноша Петронию.
— Что толку? — бросил тот, глядя, как Мемор дает знак лучникам. Полдесятка прицельно пущенных стрел воткнулись в песок в нескольких шагах от друзей — словно напоминание о том, что Ромула с Петронием сюда привели ради зрелища. Если не двинуться с места — следующие стрелы полетят в них самих.
Ромул, судорожно сглотнув, шагнул вперед, и лучники с ухмылкой опустили оружие.
Носорог уловил движение и, повернув голову, подозрительно фыркнул.
Ромул застыл на месте. Петроний, наклонившийся за стрелой, — тоже.
Грозный зверь в непробиваемой шкуре, заметив наконец противника, взвизгнул и рысцой понесся вперед.
Зажмурив глаза, Ромул жарко взмолился Митре — не дай сгинуть зря, дай умереть в бою!
Носорог, склонив голову, ринулся в атаку.
Через миг исполинский зверь уже несся к друзьям полным галопом — арену, какой бы широкой она ни казалась, он перемахнет в считаные мгновения. Ноги Ромула словно приросли к земле, перед глазами замедленно плыли лица. Завернутые в тогу аристократы и грязные бедняки в дырявых туниках, Цезарь на бархатной подушке, толпящаяся вокруг него свита и солдаты. Распорядитель игр. Мемор, довольный тем, что судьба Ромула наконец решена. Стражники с копьями и луками.
— Скорей! Подними стрелу! — шикнул Петроний. — Хоть какая-то защита.
— Сделаем лучше, — негромко бросил Ромул. — Ты влево, я вправо.
— Зачем?
— Зверь погонится только за одним. Второй отберет копье у стражника. — Ромул кивнул на ближайшего. — Видишь, держит острием вниз, для быстроты удара. И не он один. В прыжке зацепиться за древко, рвануть вниз — вот тебе и оружие. Кто добудет копье — защищает второго.
— Тогда лучникам велят стрелять, — выдохнул Петроний, глаза которого зажглись яростным огнем.
— Скорее всего. Обоим придется туго.
На миг оба умолкли, понимая очевидное: тот, за кем погонится носорог, обречен.
— Попробуем, — решил Петроний.
— Уж лучше так, чем молча сдохнуть.
— Точно. — Петроний вдохнул поглубже. — Готов?
Земля под ногами уже тряслась от носорожьего топота — зверь летел на них, опустив голову и нацелив вперед страшный рог, способный пронзить тело насквозь. Даже если промахнется — удар широкого черепа, насаженного на тело весом с пятнадцать человек, раздавит ребра и переломает кости, а коль жертва останется жива — зверь ее просто затопчет.