* * *
Тарквиний наблюдал за Лупанарием с полусотни шагов — здесь же он восемь лет назад ждал Руфа Целия, из-за которого погиб Олиний. Давняя драка со злобным аристократом вставала перед глазами гаруспика как наяву, и лишь о ножевом ударе — тогда казавшемся таким справедливым — вспоминать сейчас не хотелось. Даже зная, что его руку направила сама судьба, Тарквиний до сих пор мучился совестью: слишком уж круто повернулись события, и взгляд, полученный от Ромула в ответ на рассказ о той ночи, жег болью даже сейчас. Потому-то гаруспик сюда и пришел — на сей раз под видом нищего. Судьбе почему-то угодно было замкнуть круг.
Фабриций, как и обещал, проводил Тарквиния в родосскую бухту и взял новообретенного брата по вере на собственную трирему, которая отчаливала во главе небольшого каравана судов. Гаруспик с готовностью согласился: плыть обратно в Италию в относительном комфорте, да еще имея под рукой редкие рукописи и ценные диковины, — явный знак благоволения Митры. Правда, в начале пути Тарквиний обнаружил, что нужные ему рукописи и предметы везут на других судах, и мечты заняться во время плаванья науками пошли прахом. Однако неудобство обернулось удачей: осенний шторм, обрушившийся на караван у острова Антикитера, потопил лишь корабли с ценными находками — трирема же Фабриция и Тарквиния, изрядно потрепанная волнами, уцелела среди молний и грома и в конце концов добралась до Брундизия, хоть и с обрубком вместо главной мачты и с неполной командой.
Гаруспик, выбравшийся невредимым из такой передряги, безошибочно истолковал удачу как вмешательство божества — Митры, направляющего его путь. Значит, цель — пусть пока и неясная — все же существует. Благодарение Митре за такой знак! Стало быть, судьба ведет гаруспика в Рим.
Фабриций, тоже признательный богу-воителю, перед отплытием из Брундизия совершил приношение еще и Нептуну: «Ублажать так ублажать, лишним не будет», — пробормотал он. Римляне, как и этруски, почитали сразу многих богов и в разных нуждах обращались к тем, чью помощь считали подходящей к случаю.
В Риме Фабриций привел гаруспика в просторный дом на Палатинском холме.
— Я не брошу тебя без ночлега, — настоял центурион. — Здесь ты в безопасности.
Дом оказался главным пристанищем ветеранов — последователей Митры. В подземном митреуме Фабриций представил Тарквиния храмовому патеру по имени Секунд, в котором гаруспик с изумлением узнал однорукого ветерана, много лет назад встреченного у Лупанария, — правда, сам Секунд встрече нисколько не удивился.
Знакомство с Фабрицием и благополучное — несмотря на шторм — прибытие в Рим убедили Тарквиния, что боги о нем не забыли: все препятствия на его пути, казавшиеся такими непреодолимыми, исчезли в мгновение ока. На корабле, под грозовым небом, ему временами открывался в видениях Рим. Кровавые тучи предвещали смерть — гаруспик пока не знал чью; тревожные сны о Лупанарии преследовали его по-прежнему, и наутро после первой же ночи, проведенной в пристанище для ветеранов, гаруспик отправился к публичному дому.
Увидев Фабиолу сразу поутру, он с удивлением обнаружил, что теперь она хозяйка Лупанария. Почему она решила купить заведение и что собирается делать — гаруспик не знал, однако порадовался хоть крупице сведений. Может, с Фабиолой и связаны его ночные кошмары?.. Она ведь еще и любовница Децима Брута — одного из приближенных Цезаря.
Гаруспик не спешил знакомиться и объявлять себя другом ее брата — не для того он сюда пришел. Сидя в стороне и наблюдая за входом и посетителями, он пытался составить картину происходящего. Через несколько часов он уже знал, что дела Лупанария не так уж хороши. Свежекрашеный порог заведения, девицы которого славились своим искусством на весь Рим, переступали от силы десяток клиентов в день, зато на полупустой улице толпилось несоразмерное количество вооруженных охранников — крепколобых бойцов с ножами, мечами и дубинами, внимательно оглядывающих любого, кто осмелится бросить взгляд в их сторону. Тарквиния, принявшего вид простоватого дергающегося заики, они не трогали, и гаруспик старался не упускать подробностей.
Посетители, как он подозревал, обходили Лупанарий стороной вовсе не из-за грозных стражников: кому нужна шлюха — того охраной не испугаешь, бойцы наверняка наняты для защиты от чего-то другого. Да и важные клиенты здесь не переводятся: утром какой-то прохожий, указав спутнику на входящего в Лупанарий аристократа, назвал имя Марка Антония. Через четверть часа ухмыляющийся начальник конницы вновь возник в дверях и через шаг-другой столкнулся с другим нобилем — среднего сложения, с приятным лицом, — явно раздосадованным встречей. Если опасность, которую чуял Тарквиний, грозила кому-то из двоих, то она должна быть как-то связана с Фабиолой… Гаруспик, одолеваемый то любопытством, то сознанием собственного бессилия, понял одно: если сестре Ромула грозит беда, он должен помочь.
Ближе к полудню, отлучившись за едой, он обнаружил на прилегающих улицах группы вооруженных бандитов, которыми руководил коренастый шатен в кольчуге: посты располагались так, чтобы перекрыть пути к Лупанарию, и только самым настойчивым из прохожих — в том числе неприметной женщине средних лет, только что проскочившей мимо гаруспика, — удавалось их миновать. Против Лупанария кто-то явно вел войну.
И Тарквиний пока не решался в нее ввязываться.
Оставалось лишь ждать — и следить.
* * *
Фабиола, мрачная и раздраженная, сидела у стола в приемном зале и дожидалась Доцилозу — та отсутствовала уже несколько часов. Наконец, уже почти перед закатом, служанка вернулась, сияя от счастья после свидания с дочерью, и при виде Фабиолы тут же погасила улыбку.
— Ты выздоровела? — подчеркнуто участливо спросила она.
— Да! — выпалила Фабиола, возмущенная такой откровенной издевкой. — Только не твоими заботами!
Доцилоза презрительно фыркнула и свернула в коридор.
— Я буду во дворе, у меня стирка, — проронила она.
Взбешенная Фабиола закусила губу, чтобы не разразиться отповедью: девицы, толпящиеся в передней, будут жадно ловить каждое слово, да и Йовина бродит где-то неподалеку. Чем меньше прилюдных объяснений, тем лучше. Однако долго так не продержишься — надо что-то решать, и поскорее. Ноздри Фабиолы гневно раздулись. Преданность Доцилозы для нее, конечно, важна, но не такой ценой!
Ничего придумать она не успела — в дверь ввалилась троица богатых испанских купцов, и Фабиола встала им навстречу. Изрядно подогретые вином, те пустились в многословные рассказы о бойкой торговой неделе, успех которой они отпраздновали походом на Игры Цезаря и обильными возлияниями в тавернах. А теперь, заявили испанцы, они жаждут женского тела и никакие уличные громилы не отвратят их от знаменитого Лупанария, о котором они слышали еще на родине.
— У нас найдется все, что вам нужно, — замурлыкала Фабиола, с ходу заметившая увесистые кошельки купцов, и немедля вызвала девиц.
Хмельные испанцы не задержались с выбором, и через минуту их уже развели по спальням. Фабиола двинулась было к коридору, однако на пороге возникли две фигуры в будничных туниках: девушка успела подивиться, с чего вдруг Бенигну пускать в Лупанарии простых работяг, однако тут же заметила, что посетители сжимают в руках деньги. Горожане взахлеб поведали, как на сегодняшних играх удачно поставили на стареющего ретиария против любимца публики, мирмиллона из Апулии: апулиец поскользнулся на кровавой луже в песке и ретиарию оставалось лишь пронзить ему живот трезубцем. Держатель ставок, взбешенный таким исходом поединка, отказывался платить выигрыш, но бурная толпа, обступившая обоих друзей, вынудила его раскошелиться. Деньги они решили спустить в Лупанарии.