Легионы, выстроенные в боевой порядок, двинулись навстречу врагу.
* * *
К разгару утра обе армии уже заполнили всю равнину, оставив между собой лишь четверть мили, и теперь оглядывали друг друга, пытаясь угадать ход сражения. Двадцать восьмой, в самой гуще которого стоял Ромул, располагался ровно по центру Цезарева войска вместе с двумя менее опытными легионами. Ветераны галльской кампании, включая Пятый легион и знаменитый Десятый, ограждали строй с флангов под прикрытием сотен пращников и лучников. С внешних сторон войско замыкала конница, которой сегодняшнее сражение никак не сулило громкой славы: бойцов с обеих сторон обступала вода, коннице было почти негде развернуться.
Оно и к лучшему, решил Ромул. Если основная битва грянет между легионерами и вражеской пехотой, нумидийской коннице не останется в ней места.
Ни численное превосходство армии Помпея, ни шесть десятков слонов с каждого фланга, ни многочисленная конница не очень-то заботили легионеров: республиканское войско состояло в основном из новичков, а против слонов римляне могли выставить пять когорт солдат, специально обученных поражать слонов пилумом. Как и пращники, копьеносцы прекрасно знали их уязвимые места. В легионах царило возбуждение, лица вокруг Ромула светились боевым азартом и уверенностью, невиданной при Руспине. Особенно не терпелось ветеранам. Их ряды колыхались, как камыш под ветром, и только удары и ругань командиров удерживали воинов в строю.
Войском явно владела жажда крови. Рядом с Цезарем, собравшимся произнести речь перед армией, то и дело появлялись командиры, умоляя двинуть войска в атаку. Атилий и центурионы других когорт, выйдя из строя, подскакивали к его лошади и просили о чести начать наступление. Цезарь, с улыбкой обещая центурионам скорое начало битвы, все же недооценил пыла Девятого и Десятого легионов, стоявших на правом фланге: заставив горнистов протрубить наступление, они, не слушая центурионов, ринулись на врага.
В Ромуле, который не сводил с них глаз, росло сначала изумление, потом нетерпение: если сейчас не присоединиться, ветеранам придется туго! Его товарищи по когорте считали так же. И, несмотря на жезлы центурионов, хлещущие солдат направо и налево, весь легион, ринувшись вперед, подступил к Цезарю на добрых полсотни шагов.
Главнокомандующий, которого по-прежнему окружали старшие центурионы вместе с Атилием, окинул взглядом движущийся легион.
Двадцать восьмой, вмиг оцепенев, затаил дыхание.
К радости Ромула, Цезарь пожал плечами и улыбнулся.
— Минутой позже или раньше — разница невелика. Фелицитас! — крикнул он, поворачивая лошадь к вражеским рядам и ударяя пятками ей в бока.
Атилий и прочие центурионы разом обернулись к своим солдатам.
— Слышали? — рявкнули они. — Чего ждете?
Ромул, Сабин и остальные легионеры нестройно взревели в тысячу глоток, крик подхватила вся армия — и когорты понеслись на помпейское войско. По-прежнему недвижное, оно ощутимо дрогнуло перед таким бурным натиском, отчего решимость римлян лишь усилилась, и они яростной волной ударили во вражьи ряды, словно молот самого Вулкана обрушился на наковальню. Первыми во врага полетели дротики Девятого и Десятого легионов. Мощный залп взбудоражил боевых слонов, которые в панике повернули назад и понеслись прочь, топча свое же войско. Ветераны, не отступая ни на шаг, тут же налетели на растерзанные ряды помпеянцев, раскидывая врагов, как хворост.
Противник не знал, чем отвечать. Бешеный натиск шел по всему фронту. Подстегнутые успехом Девятого и Десятого легионов, солдаты Цезаря бросались на врага как одержимые — и враг, не ожидавший такой яростной атаки, дрогнул и обратился в бегство, на ходу бросая оружие. Узкая отмель, совсем недавно казавшаяся армии Помпея такой удобной для нападения, теперь стала идеальным местом для ее же разгрома: врассыпную не кинешься, а спастись бегом от разъяренных легионеров не хватало сил. Пощады ждать тоже не приходилось. Тысячи врагов, вымаливающих жизнь, были убиты на месте.
Легионеры сражались так, словно каждый решил покончить с гражданской войной лично: любого врага уничтожали независимо от того, дрался ли он, пытался сбежать или мечтал сдаться в плен. Ранен ли, невредим ли, безоружен — тоже не имело значения. Кое-кого из своих же командиров, пытавшихся прекратить бойню, под горячую руку прирезали, и Атилий благоразумно предпочитал не вмешиваться. Ромул прекрасно понимал, что помпейцы, некогда прощенные Цезарем, но наперекор собственным клятвам вновь пошедшие на него войной, вконец опостылели легионерам, однако убивать безоружных у него не поднималась рука, и он лишь бежал рядом с Сабином и остальными, глядя, как битва на глазах превращается в беспорядочную погоню. Товарищи, охваченные боевой яростью, не обращали на него внимания.
Видимо, потому он и заметил слона раньше других.
Из всех боевых слонов Сципиона, в начале битвы пустившихся бежать под градом дротиков и стрел, остановился лишь один: утыканный копьями, как подушечка для рукоделия — иглами, он обратился вспять и теперь, раскидывая несущихся на него помпейцев, летел на войско Цезаря.
На Двадцать восьмой легион.
Ревя от боли и злости, исполин крушил все на своем пути. Погонщика давно уже снесло стрелой или дротиком, и животное, предоставленное самому себе, в бешенстве металось по полю битвы. Помпеянцы не знали, что с ним делать: одни, отталкивая с пути товарищей, в панике пытались спасаться и нарывались на легионеров, другие хладнокровно метили дротиками в глаза и хобот, надеясь отогнать слона прочь, кто-то в оцепенении замер на месте, не ведая, куда деваться от такого чудовища. Несмотря ни на что, слон продолжал бушевать, и Ромул остановился, лихорадочно прикидывая возможный исход.
Прорвав последние шеренги помпейцев, животное ринулось в самую гущу Двадцать восьмого, преследовавшего врага по пятам. Тут и там взлетали в воздух легионеры, поддетые хоботом, кого-то вдавило в песок, кого-то пронзило бивнями. Солдаты, тщетно бросавшиеся с гладиусами на буйного зверя, одетого толстой шкурой, жалели о том, что здесь нет специально обученных когорт с боевыми топорами. Ромул тут же вспомнил Тарквиния с его двулезвийной секирой — и Бренна. Вновь нахлынула давняя боль, как гной из нарывающей раны, и юноша пал духом: какая разница, вернется ли он в Рим, ведь побратима уже нет в живых, и Ромул тому виной…
Слон будто почуял его уныние. Подцепив бивнем очередного вопящего солдата, он подбросил жертву в воздух и свинячьими глазками уставился на Ромула и его товарищей. Размахивая хоботом, как цепом для молотьбы, монстр устремился прямо на них. Испуганные легионеры, отталкивая друг друга, в ужасе разбегались, освобождая ему путь: чем быстрее он минует их ряды, тем лучше.
Ромул не двинулся с места. Лишь обернулся лицом к слону.
— Беги! — завопил Сабин. — Сюда!
Ромул, словно в ответ, отбросил щит и взглянул на гладиус. Жаль, здесь нет длинного меча Бренна, но и гладиус сойдет. Кто он такой, чтобы бежать от наказания богов? Слон несется прямо на него — и правильно. Так суждено. Ромул сделал шаг вперед, не зная, что предпринять: слон неуклонно приближался, и юноше осталось лишь умереть, как пристало мужчине.