Когда машину включили, первые тридцать секунд она казалась бездействующей. Ученые сомневались в успехе, пока бесплотный женский голос не раздался из динамиков в кабинете Бахара. Голос произнес лишь одно слово: «Готова».
Первым тестом стало переключение интерактивных светофоров в Праге с красного света на зеленый и наоборот. Компьютер мгновенно вошел в систему регулирования светофоров и действовал по указке, пока контроль над ними не вернули городским властям.
Машина призрачным голосом спросила:
– Зачем?
– Потому что тебе велено, – ответил Бахар в микрофоны, спрятанные в его кабинете.
С ответом он чуть повременил: никто не думал, что компьютер будет задавать вопросы. Инженеры, собиравшие машину, объяснить этого не смогли.
Они проводили более сложные тесты, находя лучше зашифрованные системы для проникновения, пока не убедились, что на планете нет сети, в которую их машина не может проникнуть, и нет баз данных, способных оставаться секретными.
Тогда они устроили нападение на АНБ, чтобы получить ядерные коды. Поговаривали, будто компьютеры в Агентстве национальной безопасности измеряются не терафлопами или петафлопами, означающими способность выполнять от десяти до пятнадцати операций в секунду, а акрами. Машине Бахара потребовалось полсекунды, чтобы преодолеть защиту и получить доступ к коду.
Успех следовал за успехом, и Гунаван Бахар был счастлив, пока не увидел, что ответом Америки на его требования стала холодная статья на последней странице вашингтонской газеты.
– Я был слишком мягок с ними на первый раз, – бушевал Бахар. – Хотел продемонстрировать свое сочувствие, свою гуманность, а он плюет мне в лицо. Я не безумный фанатик, решивший уничтожать всех неверных до последнего, но если он хочет этого, я стану таким. – Он поднял взгляд к потолку. – Слушаешь?
– Да, – последовал спокойный ответ.
– Отправь в Белый дом такое сообщение: «Ты произнесешь из Овального кабинета речь перед телекамерой, или все они умрут от жажды», – а потом перекрой все пятьдесят с лишним насосных станций, подающих воду в Лас-Вегас, штат Невада, и не включай их, пока не скажу.
Он уже понял, что с названиями мест нужно быть очень конкретным.
– Задача выполнена, – произнес без интонаций компьютеризированный голос.
– Посмотрим, как долго он позволит этим людям жариться в пустыне без воды, перед тем как объявить миру, что больше не контролирует участь своей страны. Что скажешь, Абдул? Умно, не так ли?
– Да, очень, – ответил Абдул.
На самом деле он так не считал. Будь его воля, все реакторы в Америке пришли бы в критическое состояние несколько дней назад. Он не понимал, почему босс играет с американцами.
– Это было неубедительно, мой друг. Ты думаешь, нам следует уничтожить Большого Сатану [14] и покончить с этим?
Бахар никогда не спрашивал его мнения, и теперь это оказалось неожиданностью. Растерявшийся Мухаммед наконец кивнул:
– Да, сэр.
– Ты не радуешься иронии судьбы, тому, что теперь мы вмешиваемся в их политику, как они вмешивались в нашу? На протяжении двух поколений американцы решали, каким режимам править, каким пасть, не думая о людях, на жизни которых это отразится. Теперь в наших силах делать с ними то же самое: показать им их место в мире, дать почувствовать для разнообразия, каково находиться под чьей-то пятой. Американского президента называют самым могущественным человеком в мире. Так вот, сегодня он будет выполнять мои распоряжения, делая самым могущественным меня. Мы не можем победить их на поле боя или сломить волю террористами-смертниками, но теперь используем зависимость американцев от технологии, чтобы устрашать. Вскоре я прикажу, чтобы американские христиане начали изучение Корана в школах, и со временем они обратятся в истинную веру. Зачем уничтожать, Абдул, если мы можем обратить их в ислам?
– Это невыполнимо, – осмелел Мухаммед.
– Некогда был только один мусульманин, пророк Мухаммед, да будет на нем благословение Всевышнего, но от этого единственного семечко веры распространилось на многие континенты. Это происходит до сих пор: арабы селятся в Европе и обращают в истинную веру людей. Правда, это происходит главным образом в тюрьмах, но когда эти люди выходят на волю, то рассказывают родным о своем чудесном обращении, и, возможно, кое-кто следует их примеру. Открывая американцам в раннем возрасте Коран, мы ускорим процесс. Через пятьдесят лет Америка будет исламским государством. Остальной западный мир последует ее примеру, попомни мои слова. И мне даже не потребуется угрожать им.
Бахар приложил ладони к щекам Мухаммеда, словно собираясь его поцеловать. Абдул даже испугался, что он сделает это.
– Погаси свою ненависть, мой друг. Борьба между мусульманами и христианами не прекращается больше тысячи лет. Что такого, если она займет еще пятьдесят или сто? Победа наверняка будет на нашей стороне.
Абдул Мухаммед понимал, что план босса обречен на провал по той простой причине, что американцы в недалеком будущем выяснят, как найти квантовый компьютер, и найдут способ его изолировать или, что вероятнее, уничтожить. Преимущество у них кратковременное, а Бахар питает иллюзии, что сможет сравниться с самим пророком.
«Нужно нанести удар по Штатам сейчас, – думал он, – разорвать их по швам».
Трата времени на игры в превосходство над человечеством, планирование будущего, которое никогда не наступит, – это потеря единственной возможности покорить заклятого врага.
Он не был посвящен в планы Бахара и жалел, что они не обсудили их заранее. Может, он смог бы переубедить босса. Но глядя в глаза Бахара, видя искру мании величия в их глубине, Абдул понял, что уже поздно. Они во власти фантазии босса о том, что он должен стать Махди исламского пророчества, и не Абдулу идти против его желаний.
На следующее утро они встретились в элегантной каюте для совещаний. Хуан хотел, чтобы группа была небольшой, поэтому в нее вошли только он, Эрик Стоун, Солей и, поскольку они стали добрыми подругами, Линда Росс. Эрик вывел на мониторы сведения о недавних сделках Ролана Круассара. Их было много, и Солей мало что знала о делах отца, потому что в последние годы они почти не общались.
Хуан считал: чего бы Бахар ни хотел от Круассара, сделка была заключена вскоре после похищения Солей. Им пришлось вернуться назад на полгода. Материал был таким иссохшим, что, казалось, с плазменных экранов сыпалась пыль. Эта работа могла нравиться только бухгалтеру, и к началу второго часа Хуан заметил, что Солей разочарована.
– Non, я не знала, что отец купил индийский сталелитейный завод, – вздохнула она, когда Эрик указал на сделку в три миллиона евро, совершенную за день до ее похищения.
– Ничего страшного, – успокоил ее Хуан. – Так, а это? Через два дня после вашего похищения он продал свою долю в бразильской компании по производству электроприборов. Говорит вам это о чем-нибудь?