– Пей! – В зубы Санька сунули горлышко.
Он глотнул, ожидая, что во фляге пиво… Но оказалось кое-что покрепче. Местная самогонка. Как потом выяснилось, делали ее из того же пива, но по принципиально другой технологии. Зимой вымораживали из напитка воду. Пойло, конечно, послабже водки, но внутри потеплело, и Санёк «разморозился». Вернулся слух и нормальное восприятие мира. И жгучая боль в раненой руке – в придачу.
– Я приберу пока, – крикнул Сергей, указывая на кучу боевого железа, сложенного перед Саньком.
Только узнав меч Костедробителя, Санёк сообразил: это трофеи. Он выиграл хольмганг, и оружие проигравшего теперь принадлежит ему.
– Прибери, – согласился Санёк. С его правой рукой теперь только тяжести таскать.
Черт! А как же вик? Он же теперь не может ни грести, ни сражаться! Вот засада!
Радость победы сразу потускнела.
Санёк попытался встать… Ему тут же помогли, а напротив оказался сам Хрогнир.
– Хороший бой! – похвалил ярл. – Я рад, что ты не дал себя прикончить, дренг! Очень рад! Чую, в нашем вике ты еще себя покажешь!
«Он не собирается списывать меня на берег», – обрадовался Санёк.
– Пойдем, – сказал Хрогнир. – У тебя осталось дело, которое надо закончить.
Олаф Бьернсон пребывал в горе и ярости. Одновременно. Не скрывал этого, но вел себя корректно. Зато оба его сына орали за десятерых. Жаждали отомстить за убитого братца.
Их желание можно было понять. И нежелание Санька с ними драться – тоже. Раненый, он не справился бы даже с младшим, а они вели себя так, будто планировали наброситься на Санька одновременно.
К счастью, Санёк был не один.
– Месть – это богам любо, – сказал Хрогнир-ярл, когда папа Олаф велел сыновьям заткнуться.
– Можно решить дело выкупом, – мрачно предложил Олаф. – Пятьдесят марок серебром. Кнут был могучим воином. Моим наследником.
– Не таким уж и могучим, раз его прикончил дренг, ни разу не ходивший в вики, – заметил кто-то из хирдманов. – Десяти и то много!
– Тише! – рыкнул ярл. – Я не собираюсь торговаться. И выкупа за кровь не будет. Разве что сам Сандар решит иначе…
Санёк предпочел бы откупиться. С деньгами у него проблем не было, а вот бой его, однорукого, с любым из братьев… Вот это точно проблема. Но ведь и ярл понимает, что Санёк не в лучшей форме. Значит, у Хрогнира есть какой-то план. Хитрый. Ведь не зря у него такое прозвище.
Так что Санёк мотнул головой. Нет, он откупаться не станет.
– Твой сын оскорбил моего дренга, – веско произнес ярл. – Причем сделал это… – Взгляд в сторону не слишком опечаленной гибелью жениха Фольки: —… без серьезного повода. Это все слышали. И видели, насколько твой сын был сильнее моего дренга. Но он мертв и что это значит?
– Это значит: за кровь надо заплатить! – проворчал Олаф.
– Это хольмганг, сын Бьерна, – напомнил Хрогнир. – Здесь решают не только воины. Здесь решают боги. А раз так, я бы объявил этот хольмганг свободным.
«Свободным, значит – свободным от мести, – вспомнил Санёк уроки мастера адаптации. – И в этом случае у родни погибшего не должно быть никаких претензий к победителю».
Санька этот вариант полностью устраивал.
Но не папу Олафа.
– Твой дренг взывал к Одину, и Одноглазый не остался в стороне, – проворчал Бьернсон. – Но мой бог – не Один. Мой бог – Тор! – Олаф извлек из-под бороды амулет: золотой молоток на золотой цепочке. – И Тор…
– …Да как пожелаешь! – перебил его Хрогнир. – Мы можем продолжить. Кетильфаст! Сандар ранен, а братья убитого жаждут крови и, я вижу, не станут ждать, пока мой хирдман выздоровеет. Не согласишься ли ты встать в круг вместо него? Учти: Олаф Бьернсон считает, что Тор – на его стороне, а если он не ошибается, то это немалый риск!
– Пожалуй, я рискну, – сказал хольд. – Вдруг сын Бьерна ошибается и мне придется сразиться всего лишь с людьми. С кого начнем, Олаф?
– С меня! – рявкнул тот. – Я встану в круг, чтобы отомстить за сына! И раз уж ты так хочешь, Хрогнир-ярл, пусть этот хольмганг будет чистым!
Санёк увидел: Кетильфаст не то чтобы смутился, но озаботился. И улыбаться перестал. Но на попятный тоже не пошел, ясное дело.
– Плохая мысль, – заметил Хрогнир. – Ты, Олаф, хёвдинг Харальда-конунга, и здесь нет никого из людей Харальда, кто был бы достаточно знатен или славен, чтобы засвидетельствовать твои слова. Кроме меня. Однако как раз меня-то конунг в таком деле слушать не станет. Неохота становиться наковальней для молота конунговой мести, если тебя убьют.
– Не думаю, что твой человек меня убьет, – проворчал Олаф. – Думаю: я убью его.
– Ты уверен в этом, сын Бьерна? – прищурился ярл. – Это не ты решаешь, а боги. И они уже решили совсем недавно. Нет, Олаф, если прошлый поединок ты не сочтешь чистым, то и этот таким не будет. Если бы бился один из твоих сыновей – другое дело. Ты – старший в роду. Ты решаешь. Если тебя убьют, старшим станет он, – кивок в сторону Кнутова братца. – И он наверняка захочет отомстить еще и за тебя.
– Ага! – радостно воскликнул Олафсон-средний, вернее, теперь уже старший. – Еще как захочу!
– Умолкни! – рявкнул Олаф. – Чего ты хочешь, Хрогнир Хитрец? Говори!
– Все просто, – сказал ярл с очень недоброй усмешкой. – Если тебя убьют, мне придется позаботиться о том, чтобы мести не было. Хочу, чтобы ты знал об этом, Олаф Бьернсон, когда выйдешь в круг.
– И в чем же будет твоя забота? – с подозрением поинтересовался здоровяк.
– Я вырежу весь твой род, – беззаботно сообщил Хрогнир. – Тогда и мстить будет некому, и Харальд-конунг ничего не узнает, ведь рассказать ему о нашей ссоре будет некому.
Олаф открыл рот, чтобы высказаться, но ярл не позволил:
– Погоди, славный хёвдинг, – сказал он. – Я еще не закончил. Если так случится, что ты прав и Тор Молотобоец защитит тебя, и мой хольд уйдет в Валхаллу, следующий бой будет уже со мной, и, думаю, Тор точно будет на моей стороне, потому что перед походом я подарил ему отличного коня и еще трех телок. Хочу, чтобы ты знал все это, Олаф, до того, как встанешь в круг с моим хольдом. И еще я хочу принести клятву, – ярл достал меч, – клятву на этом мече в том, что, прекращая твой род, я не возьму себе ничего. Один, услышь меня: если Олаф, сын Бьерна, падет, то весь его род и все, что его роду принадлежит, достанется тебе! Мы ничего не возьмем! Ни копья, ни монеты! – Ярл торжественно поцеловал клинок и упрятал его в ножны. – Вот и все, Олаф-хёвдинг. А теперь – в круг! До трех щитов, как и в прошлый раз, если ты не против.
И шагнул в сторону, освобождая здоровяку дорогу.
Но тот в драку не спешил: размышлял.
Минуты две, не меньше. Его никто не торопил. Даже сыновья его вели себя тихо.