– Люди, сберёгшие тебе Эрелиса, – обращаясь к Невлину, продолжала Айге, – сегодня вам всем подзатыльников бы навешали. Хорош правитель, который не дело судит, а убийцы пасётся, поскольку его некому заслонить! Ему меч из ножен рвать, только если вся охрана поляжет!.. Гнал бы ты, боярин, в три шеи нынешних рынд, кроме разве Сибира… этот будет неплох, если подучить… Да, вот ещё. Видел ты своих дармоедов, когда мои дочки брались плясать? Всякий раз – хоть государя с троном выноси, не заметят. Право слово, благородный Невлин, прими девку в охрану. Сама не оградит, так мужиков отрезвит.
Видно было, насколько трудно старый вельможа глотал обиду и гнев. Всё же он обуздал спесь, потому как источница была права, а речь шла о важном. «Господин своему гневу – господин всему», – подумалось Ознобише. Так наставляли дома. На воинском пути. Невлин снова прокашлялся:
– Понимать ли тебя, госпожа, что ты предлагаешь оставить у царевича дочь?
Суровая источница, гораздо напоминавшая Ветра, тотчас исчезла.
– Вот ещё! – весело рассмеялась Айге. – Моих-то негушек, певчих пичужек, да к вам в лисью нору?.. Ну уж нет!
Когда Ознобиша беспамятно ввалился в бывшую молодечную, где обитали ученики, к нему бросились Тадга с Ардваном.
– Ну ты как? Что они там?..
Некоторое время Зяблик молча моргал. Он-то ждал худшего. Ревности, насмешек, подначек на драку.
– Я… ну… – выдавил он затем.
Оказалось, ребята и без него знали почти всё. Знали, что Ознобиша донёс блюдо. И что царевич пожелал молвить с ним слово. Какой-то здешний сродственник Лыкаша доконно разведал даже о награде.
– Наручень окажешь? – спросил Тадга нетерпеливо.
Ардван просто дотянулся, отвернул Ознобишин рукав сразу по локоть. Явилась верёвочная плетёнка, которую они и так всякий день видели.
Тадга моргнул, удивился:
– А жалованный где? Прячешь, что ли? От нас?
– Я… – растерянно выдавил Ознобиша. Эти двое по-доброму приветили его в Невдахе, Зяблик не хотел их обижать. – Я… я речей наглецких наговорил. А царь ведь дважды не потчует…
Ардван, движимый привычкой внимательного краснописца, поправил:
– Царевич.
Ознобиша вовсе смешался:
– А я как сказал?
Тем же временем Эрелис сидел в боярской опочивальне, где поселили его и Эльбиз. Ещё одно уступленье, которое они с трудом вынудили у строгого Невлина. Брат с сестрой, всю жизнь ночевавшие в едином шатре, на единых полатях, в едином сугробе у санок, прямо отказались жить врозь.
«А как же скромность царевны, которую ты обязывался ограждать?» – воздевал руки Невлин.
Хитрая Эльбиз приластилась к старику.
«Я выросла среди мужчин, добрый рачитель, я к иному бытию не привычна. А бабушку Орепею и названую сестрицу ты сам взять не позволил…»
Камень, которого не сдвинет коса, проточит ласковая водица. Царята в конце концов добились общих покоев. Поделенных на половины, со слугами и охраной Эрелиса, с комнатными девушками Эльбиз… но всё-таки вместе.
Сейчас роскошная опочивальня была безлюдна, царевна выгнала всех. Эрелис ютился в большом кресле, нахохлившись, закрыв глаза, держа на коленях жестяной ковшик. Эльбиз стояла сзади, лелеяла в ладонях голову брата. Гладила пальцами то лоб, то виски, придавливала большими пальцами возле ушей. Вот Эрелис замычал, подался вперёд, беспомощно согнулся над ковшиком. Давно опустевший желудок скомкала судорога. Когда страдалец перевёл дух и выпрямился, царевна быстро ополоснула ковш над поганым судном. Поднесла брату чистый утиральник.
Знал бы Невлин, чего эта скромница насмотрелась в дружине…
– Про девку… запомнила? – чужим голосом выговорил Эрелис.
– А то! – Эльбиз удобнее переставила руки, поцеловала брата в макушку. – Погоди, и Нерыжень и Косохлёста у них отобьём.
За дверью стерёг великан Сибир. Только он отваживал девок, настырниц, заботниц, страсть боявшихся грозной бороды. Кошка тёрлась в хозяйских ногах, тянулась столбиком, заглядывала в лицо. Эрелис попробовал улыбнуться.
– И бабушку Орепею…
– А там дядю Сеггара призовём, чтобы домашнее войско угоивал, – шепнула сестра.
Эрелис благодарно приник виском к тёплой ладони. Помолчал, тоскливо пожаловался:
– У них уже гербослов учёный над лествичниками сидит, женихов тебе исчисляет.
Эльбиз мотнула головой. В домашних гачах и тельнице с шугайком она была ещё больше похожа на узковатого в кости братишку-погодка, коновода и ощеулку. Она фыркнула:
– Не сильно же на посад сажать поведут? Кроме твоей воли-то?
Эрелис вздохнул, но это был вздох облегчения. Изгнанная руками сестры, быстро таяла боль, которой царские обязанности почти неизменно отливались ему. Вот уже и глаза помалу перестали слезиться.
– Не поведут, – сказал он. – Только волю сперва покрепче забрать нужно.
Иногда Светел чувствовал себя стариком.
Старики помнят благословенные прежние времена, когда мир был чище и краше теперешнего. Мир, видеть который новому поколению уже не досталось. Теперь было полно малышни, народившейся уже после Беды. Мальчишки, ещё не заплетавшие кос, порывались различать зиму и лето по шапкам снега на морозных амбарах. Летом эти шапки были круглыми, прилизанными, опрятными. Зимой – косматыми и неухоженными. Услышав такое от Жóгушки, Светел без шуток ощутил себя последним. Последним в долгой людской череде помнивших солнце. Новой поросли уже надо было рассказывать о благодатном золотом костре в небесах, да и то – юнцы, слушая, не особенно верили. Один на весь мир сплошной зеленец, как это? А в реках и озёрах – купались? Но ведь там лёд?.. И кто кормил поленьями небесный костёр? Боги жизни? Сгинувшие оттого, что внуки стали плохо чтить дедов?..
Теперь бабушка Корениха творила кукол не только себе. Люди приезжали за ними издалека, щедро отдаривали источницу. Всяк хотел показать детям прежние времена. Весенние девичьи танки́ во всей славе и роскошестве красных сряд. Свадьбы с жениховскими и невестиными дружинами, с притаившимися колдунами… Поезда саней, запряжённых не собаками, не оботурами – долгогривыми, пышнохвостыми лошадьми…
– Вот молодые: из одного лоскута свиты, чтоб жили единою рукой, единою волей!
– А правда ли, кто у ладушки за спиной наутро проснётся, тот в доме главенствует?
– Правда, дитятко. Правда истинная…
– А у вас как с дедушкой было?..
Об этом годе Ерга Корениха осмелилась даже сворачивать из ветошек образа Старших Братьев рода людского.
– Смотри, дитятко: вот Бог Грозы. Волос у Него чёрен, борода огненная, в деснице – топор…
– А на ком Он едет, бабушка? Это симуран?