С того славного времени повёлся на Коновом Вене обык биться стенка на стенку. Ради совокупной гордости дедов, ради совокупного мужества внуков. Стеношные бои творились на больших купилищах, четыре раза в год, во дни, когда Боги особенно чают от смертных участия во вселенских делах.
Боёв ждали, к ним готовились. В каждой деревне мужики от безусых до седых, а бывало что и смелые бабы, ревновали в стенку попасть. Пусть видят Земля в снегу и Небо за тучами: не оскудел Коновой Вен. По-прежнему лютояр, по-прежнему никого не боится и ничего не забыл!..
Достойных стеношного братства выбирали и испытывали более древним уставом – на Кругу.
В Твёрже Круг рядили на одном из спускных прудов, на ровном, просторном заснеженном льду. Зрители устроились по высокому берегу, бойцы собрались внизу. Светел с дедом Игоркой стояли отдельно. Светел отчаянно стискивал гусли, спохватывался, прятал в рукава пальцы, быстро немевшие на морозе. Было страшно до щекотки и трепыхания в животе. Схлестнуться на Кругу с таким же прытким мальчишкой и от него получить – куда ни шло. Там всяк силён и каждый ищет на себя более сильного… А тут!..
Три последние ночи Светелу снилось, будто он вышел на лёд, взял гусли и… заиграл не то. Спутал песню. Хватился, приглушил струны, начал всё заново… и снова ошибся. Вместо наигрыша под драку завёл Скварину колыбельную, да с жестокими Кербогиными словами. Опять заглушил гусли… вспомнил наконец, как нужно было играть, ударил по струнам… а струны-то возьми и порвись…
Зря ли дед Игорка сперва учить его не хотел!..
Этот сон всякий раз сгонял Светела с тёплых полатей, заставлял одеваться, брать чехол с гуслями, уходить в ремесленную. Там он зажигал светец и перебирал струны, пока не возвращалась уверенность, а гусли сами не начинали подсказывать пальцам. Они были ещё дедушкины и знали, конечно, куда как побольше неопытного гусляра. Такое знали, до чего ему, если ума хватит, лишь предстояло дойти…
Светел пытался наигрывать, сколько себя помнил. Тянулся за гораздым братом, вспыхивал и бросал: не получалось. Во всю душу взялся только в минувший год, когда остался старым гуслям вроде первого наследника. Это ж нехорошо, когда прерывается след. Много теперь Светел делал такого, что надлежало бы брату.
Сегодня ему казалось, будто ещё и Сквара смотрел на него, нескладёху, и от этого было вдвое страшней.
Он даже отца не сразу найти взглядом сумел. Лица сливались, в ушах билось, гудело… Жог Пенёк сидел наверху, на коробе с рукавицами. Приметив, как затравленно озирается сын, лыжный делатель помахал ему. Светел вроде приободрился.
Разбивалы, коренные бойцы, среди которых ходил когда-то и Жог, покамест в дело не рвались. Пошучивали, посмеивались, подталкивали один другого плечами. Дойдёт черёд и до них.
Первой, предваряя взрослый задор, на лёд высыпала ребятня. Самые младшенькие, что ещё волос не плели. Им всё равно оказывали уважение, да не меньшее, чем главным бойцам.
Ладонь деда Игорки легла Светелу на плечо. Тот вздрогнул и понял: пришёл кон! Вот прямо сейчас!..
Он совсем перестал что-либо видеть кругом. Выпростал пальцы из рукавов. В руках дедушки подал голос большой бубен, зарокотал, загудел… Светел зажмурился, напрочь забыл всё на свете, ударил по струнам. Почему-то сразу стало легко. С берега дружно отозвались кугиклы, дудки, брунчалки. Кто никакой снасти не принёс, те свистели, мерно хлопали в ладоши.
Светел выкрикивал первые слова, деревня подхватывала громко и весело. Светел начал понимать, отчего люди приписывают гуслям власть превыше даже меча. Если чин боя вдруг сменится бесчинием, гусли смолкнут, и с ними остановится мир.
Подо льдом бежит водица,
А до нас ей не достать.
Будем знатно мы яриться
И весёлого ломать.
Мы народ немножко грозный,
А обычай наш таков:
Не боимся ни мороза,
Ни пудовых кулаков…
Стоило ли ждать от малышей, чтобы они держали порядок строя или показывали хоть сколько-нибудь правильный бой! Ребятишки просто встали в кружок, самый храбрый выскочил в середину, стал отбиваться сразу от всех. Те бросали его на стороны, тузили рукавицами. Визг, писк, одобрительные голоса взрослых:
– Ишь, схватил да поволок, только брызги в потолок!
– В спину, в спину-то! Гусляр, куда смотришь?
– На боевого старосту смотрит, на кого ещё. И не в спину, это он на мах зацепил…
Задирается серёдка,
Огрызаются концы.
Разухабистой походкой
В Круг выходят молодцы.
Изловчившись, задорщик схватил кого-то за толстый ворот тулупчика, утащил в середину вместо себя, а сам занял его место.
Старый дед напомнит внуку,
Что у нас не кажут тыл,
Чтоб на кровь не поднял руку
И лежачего не бил!
Раскрасневшихся, выплеснувших пыл малышей начали спроваживать с Круга. Двое утирали расквашенные носы, но в глазах метался огонь. Светел улучил время покоситься на деда Игорку. Не пора ли отдавать гусли? Старик лишь кивнул: играй дальше.
Взрослые и подростки разбирали из короба рукавицы. Против серого тумана Светел хорошо видел отца. Жог поймал его взгляд, улыбнулся в ответ.
Теперь начиналось уже близкое подобие взрослого Круга. Ровесники Сквары и Светела сперва плясали под гусельный перебор, братски положив руки один другому на плечи. Потом кто-то отчаянный покинул кольцо, пустился в пляс сам по себе. Казалось, парнишка валился то вперёд, то назад, падал влево-вправо, чтобы вот сейчас растянуться… чудесным образом выправлялся, продолжал плясать, подгоняемый звоном струн, криком и свистом.
Видят Боги, слышат люди,
Мы дерёмся на любки.
Зла таить никто не будет
На святые кулаки.
Скоро плясуну сыскался соперник. Они ещё покружились, наперекор ломая весёлого… Потом схлестнулись. Руки в рукавицах Пеньковой работы молотили по коже тулупов, по щекам и безбородым скулам, вовремя не спрятанным за мохнатые вороты. Светел украшал наигрыш как только мог, потому что сейчас в Кругу должен был ходить Сквара.
Без поддавок станем биться,
В ухо, в рыло, по груди!
Кто морозит рукавицы,
К нам сюда не выходи!
Сбитый откатился под ноги танцующим. С него было довольно. Навстречу победителю выскочил новый противник. Светел узнал Кайтара, забыл удивиться. Купеческий сын продержался долго, даже начал было теснить, но всё-таки упал, отполз прочь. Встал уже за Кругом, улыбаясь во весь рот, с рассаженной бровью, потирая левую руку над локтем. Вот чудеса. Привычный гордиться, что его родина была украиной великой Андархайны, парень ликовал среди стойких неприятелей андархских царей, и почему-то это было правильно и хорошо.
– Каков молодец-то, даром что сегдинский! – похвалили его.