– Ну, стало быть, вновь поклон вам, подземные духи, – поздоровался Сквара. – И тебе, дядя Космохвост, и тебе, что ли, Гедах Керт, и тебе, Фин… Кинвриг. И ещё иным, кого величать не умею! – Он помолчал, подумал, предупредил: – Ныне хочу ошую пройти.
Надо было прошлый раз сюда повернуть, не обманываясь правостью десной стороны. Всего через полторы сотни шагов Опёнок выбрался из воды, правда, по каменному полу текло всё равно. Чуть дальше босые пальцы пребольно ткнулись в преграду. Сквара нагнулся пощупать, нашарил ступени.
Он вновь попытался представить крепость, громоздившуюся над головой. Получалось, он стоял как раз в основании Мытной башни.
– Ивень Зяблик, Деждиков сын!.. – вырвалось у него. – Ты ведь тоже тут запертый бродишь?.. Лазил ты сюда за книгами непотребными или всё врут про тебя?..
Было жутко. Без конца мерещились прозрачные руки, тянувшиеся метить волосы сединой… хотя уж Сквара-то ничего не причинил ни старшему Зяблику, ни Гедаху с Кинвригом, ни иным страстотерпцам. Откуда знать, что творит посмертное заточение с бестелесным существом замученного в подземелье? Может, это существо, подобно живому узнику, сходит с ума, забывает, что одушевляло доброго человека? Спешит выместить зло на всяком, до кого доберётся?..
– Вот сами помрём, тогда поглядим, – вслух пробормотал Сквара.
Вообразил себя хищно и невесомо плывущим во тьме, даже хихикнул. Страх тотчас отбежал. Сквара засмеялся свободней, поняв, что витавшим здесь душам просто не повезло. Ибо Светлые Боги, на Которых бы в такой беде уповать, то ли вовсе сгибли в Беду, то ли в Исподний мир провалились – и тоже сидели во вселенской холоднице, скованные ледяными цепями.
«Бог Грозы промолвил Богу Огня…»
– Бог Грозы промолвил Богу Огня, – вполголоса повторил Сквара. Кашлянул, воззвал громче: – Светлый братец, посмотри на меня!..
Ступени под ногами стали деревянной подвысью Кербогиной скоморошни, где под рокот гусельных струн беззаботные Опёнки творили кощуну.
Ты не плачь по мне, меньшой, не моги!
Пусть кругом ещё не видно ни зги,
Будет Солнце и небес бирюза –
Полыхнёт за окоёмом Гроза!
Ты запомни, брат, простые слова:
Стает снег, зазеленеет трава.
Сбереги себя, меньшой, сбереги!
Обороной от злодейки-пурги,
От мороза и ночной темноты –
Только ты теперь стоишь, только ты.
Обошла меня холодная рать.
Взмыл бы в небо – да цепей не порвать.
Стрелы чёрные нацелились в грудь…
Не забудь меня, меньшой. Не забудь…
Сквара не всякий день повторял скоморошину Кербоги. Теперь сам не знал, где тут были слова изначальной кощуны, а где – без всякого права досочинённые вместо забытых. В каком краю стоит теперь твой шатёр, дядя Кербога? Где пригожая дочка твоя добрым людям гадает? Совсем истрепала когда-то подаренный поясок или ещё не совсем? А у малыша Светела тоже, поди, бородка скоро полезет…
«А мне и не достоит больше петь про Грозу, ведь я моранич теперь…»
Так оно, наверно, на самом деле и было. Ибо пол под ногами расселся – неожиданно и бесшумно.
Замечтавшийся Сквара шагнул с надёжного камня на древние доски, насквозь трухлявые от влаги. Опёнок был лёгок телом, но они свой-то вес держали до первого прикосновения. Провалившийся Сквара сперва повис на локтях. Гнильё было бессильно изранить, однако опоры не давало. Ноги болтались в пустоте, остатки досок знай себе подавались. Сейчас рассыплются окончательно, а внизу – если не дыра прямиком в Исподний мир, так ловчая яма с погибельными рожнами на дне… Кабы Светел, явившись искать, не уловил в перекличке вздыхающих душ ещё и его голос…
«Вот помрём и… накаркал, ворон…»
Под локтем хрустнуло. Вместе с кучей трухи Сквара полетел в бездонную яму…
…И всего через несколько пядей встал на ноги.
Дыхание судорожными всхлипами рвалось из груди. Видел бы его сейчас кабальной!.. То-то возместку узрел бы за все неправды, принятые в лесу!.. Сквара ощупал пролом над головой, потом пол и стены вокруг. Он стоял в наклонной, очень гладко обтёсанной дудке едва в аршин поперечником. По полу бежал талый ручеёк, было слышно, как вместе с водой съезжали сквозь тьму упавшие деревяшки. Сквара начал упираться руками и ногами, полез вверх.
Покинув молельню, Лихарь вновь затеплил светильник. Хромая, пошёл дальше сквозь тьму. В первые годы после Беды погреба частью заложили, частью завалили камнями. Люди думали, будто преграждают путь ядовитому болоту, растёкшемуся перед Мытной. Теперь смешно, но в те дни работа вовсе не выглядела бессмысленной. Идя вперёд, Лихарь узнавал камни. Вот этот оказался слишком тяжёлым, он тогда не удержал отломка, упал, увлекаемый тяжестью… в первый миг решил даже, что руку сломал. А вот этот они с Ивенем волокли вместе…
Тень бывшего друга плыла рядом, заглядывала в лицо. Когда слева послышался шорох, Лихарь повернулся так, что в бедре натянулась жила. Вскинул светильник… Ноздрей коснулся знакомый удушливый запах. В нагромождениях битого камня отсвечивали два маленьких глаза. Мелькнула чёрная ость по мягкому золотому подшёрстку. Курна. Кровожадный, отчаянный крысолов, спаситель крепостных подземелий.
Ветер своего первого ученика чуть его именем не нарёк…
«Тебя как звать, оголец?» – спросил он воришку.
Тот долго отмалчивался, тая злость: монетку у него всё-таки отобрали. Наконец буркнул:
«Как надо, так и зовут».
Его вправду каждый день нарицали по случаю. У мальчишки не было имени, чтобы зацепиться душе. Может, мамка и назвала, прежде чем бросить, но он того не слыхал. А может, вовсе не озаботилась.
Ветер понял, о чём он говорил.
«Ладно. Поглядим. Будет у тебя имя…»
На самом деле именно тогда глубоко внутри что-то дрогнуло, что-то робко потянулось к этому человеку. Однако чувство было до того непривычным, что он и не понял. Лишь на всякий случай ещё больше насупился.
У Ветра больше не было дел в городе. Пока шли к воротам, бродяжка дважды пытался удрать, но сник, убедившись: ни опередить, ни обмануть котляра ему не удастся.
Они весь остаток дня шагали по дороге на север. Над морем утихала гроза, тучи, обведённые золотом, постепенно рвались, плавились, истаивали в малиновом пламени…
Ветер нашёл под скалой пятнышко сухого песка, сладил костёр. Дал будущему ученику большой, немного помятый пирожок. С улыбкой смотрел, как тот подбирает крошки с ладони, стараясь не упустить ни одной. Потом растянулся в кругу тепла, веявшего от углей. Беспечно заснул… Уличный шатун свернулся напротив. Во рту держался вкус масляного теста, лука и сыра. Все мысли были только о сумке спящего котляра. В ней наверняка лежали ещё пирожки. И деньги в дорогу. А раззява эту сумку не то что под голову – даже под руку не уложил…