— Красиво сделано! А ещё есть?
— Есть. На всю спину. Самсон упирается в колоны дворца филистимлян. Девушка повернулась спиной и приподняла майку цвета хаки.
— Ух ты. Никогда не видел таких масштабных наколок у девушек. Разве что у шлюх, но у них это выглядит вульгарно и отвратительно, а ты прекрасна, как Сикстинская капелла. — Мы, не сговариваясь, рассмеялись.
— У тебя тоже красивая… — Катарина протянула руку к моему плечу, но в последний момент заколебалась и вопросительно на меня посмотрела. — Можно?
— Можно, конечно, не кусается.
— Как настоящий… — Ладони девушки были теплыми с шершавыми бугорками, какие бывают от постоянной работы или физических упражнений. Внезапно мне захотелось обнять Катарину, смуглую, атлетично сложенную и такую… настоящую. Настоящую, как обнаженный клинок, суть которого на сто процентов совпадает с его формой. Эта девушка была во сто или даже в тысячу крат привлекательнее любой из тех, что я встречал когда-либо. Ей не нужно было ни наряжаться, ни причесываться, ни наносить макияж для того, чтобы стать красивее. Здесь и сейчас в её образе было все, что нужно, и ничего лишнего.
Я не знаю, уместно ли было вот так посреди разговора взять и обнять мою собеседницу, но знаете… когда вам хочется сделать или сказать что-то, по настоящему важное, то не стоит откладывать это на потом, просто потому, что никакого «потом» не существует. Вы можете лишь предполагать, что будет следующая минута, час, день, но вы никогда не знаете этого наверняка.
Чувство, побудившее меня сделать это, было несоизмеримо глубже простого телесного желания, объятия такого рода вызваны желанием прижать к себе как можно ближе кого-то очень-очень ценного и близкого. Близкого настолько, чтобы, не задумываясь, слиться, открыв перед ним свои мысли и распахнув своё сердце.
Руки Катарины, в свою очередь, сомкнулись вокруг моего торса, так плотно, что, казалось, нет на свете силы, способной их разомкнуть. Не знаю, сколько длилось это неожиданное объятие, несколько секунд, а может быть, и минут, но за всю свою веселую жизнь я не испытывал столько счастья, как за этот короткий миг.
Когда мы выпустили друг друга, моё сердце колотилось так, будто я уходил от погони, а глаза Катарины были влажными.
— А неплохо бы чего-нибудь перекусить, как считаешь?
— Очень даже неплохо, — девушка улыбнулась, как улыбается ребенок, которого пригласили в парк аттракционов.
На то, чтобы принять душ и одеться, у нас с Катариной ушло не больше тридцати минут, хотя никаких причин для спешки не было. Странная все-таки штука — привычка. Моя спутница натянула ту же самую темно-синюю рубашку и военную куртку, что и вчера, а я — своё любимое кожаное пальто с изображением орла на спине и индейской бахромой.
Я ткнул пальцем в эмблему вооруженных сил альянса на рукаве Катарины.
— Это что, традиция повстанцев такая — носить вражескую форму? Или маскировка?
— Маскировка — не маскировка, но в форме альянса, и правда, патрули останавливают гораздо реже, а вообще, это трофей, снятый с убитого офицера. Зима тогда была холодная…
— Молодчина. Расскажешь потом эту занимательную историю.
— Расскажу, — отозвалась Катарина, и мы направились к выходу. Позавтракав в той же самой «Маме Клоринде» и расплатившись, мы выложили из карманов все оставшиеся финансовые ресурсы, чтобы подсчитать остаток наших общих средств. Денег у нас оставалось около двухсот долларов, которые при желании можно было растянуть на семь-восемь дней, но бережливость никогда не была моей сильной стороной, поэтому мы решили заглянуть в карманы горожан с помощью таланта Катарины.
Трудно было придумать место, подходящее для карманной кражи лучше, чем очередь в театральные кассы. Катарина аккуратно протискивалась между незадачливыми театралами, а я прикрывал её сзади от случайных взглядов. Избавив нескольких господ от тяжкого груза наличности, мы решили закончить наш рабочий день и немного отдохнуть.
— Ну что, маленькая разбойница, куда пойдем? — я игриво толкнул Катарину в плечо.
— Не знаю даже… — Моя подельница снова засмущалась, как бывало всегда, когда я начинал хвалить её либо спрашивал о чем-то таком, что, по её мнению, решать должна была не она.
— Давай-давай, решай! Куда скажешь, туда и пойдем, — не унимался я, с любопытством наблюдая, как её щеки розовеют ещё сильнее. — Перестань ты уже стесняться, маленькая, решай! Можем в тот же самый театр пойти, где мы с тобой сегодня зарплату получили, или, скажем… в кино?
— В кино, в кино! — радостно подхватила Катарина и указала на виднеющееся здание кинотеатра. — Я в таком большом не была ни разу.
— Ну, вот мы сегодня это и исправим!
— Только… я не знаю, какой фильм выбирать… — девушка закусила губу.
— Ладно, ладно сам выберу, — поспешил я успокоить подельницу. — Какая ты, однако, стеснительная. И это исправлять будем.
— Ладно, — с облегчением вздохнула Катарина, и мы рассмеялась от осознания нелепости этого разговора.
На афише кинотеатра было всего три фильма: ужасы, комедия и что-то про войну. Поразмыслив, я сделал выбор в пользу ужасов, и, взяв по большому стакану газировки, мы пошли искать свои места.
Вопреки моим ожиданиям, ничего по-настоящему пугающего мы не увидели, более того, некоторые моменты показались нам откровенно нелепыми. Например, во время одной из сцен, когда главная героиня, напуганная каким-то маньяком, с дикими воплями носится по коридору старого особняка, Катарина наклонилась к моему уху и прошептала: — Как ты думаешь, почему она так орет? Почему бы ей не взять ружье, которое висит на стене в зале, и не пристрелить этого типа?
— Наверное, потому, что она просто слабая испуганная женщина, а будь там такая крутая детка, как ты, это был бы не ужас, а боевик, — пошутил я и прижал девушку к себе. Катарина улыбнулась и положила голову на моё плечо. Через несколько минут по её дыханию я понял, что она спит.
— Надо было идти на комедию, — усмехнулся я, когда мы вышли на улицу. — Ну, хорошо хоть выспалась.
— Здорово выспалась, это точно, — засмеялась Катарина. — Ну, фильм все равно какой-то…
И я не мог не согласиться со своей прекрасной подельницей. Фильм действительно был так себе, и будь мы с Катариной режиссерами, то наверняка сняли бы картину поинтереснее и уж точно пострашнее, по крайней мере, нам так казалось.
К вечеру у меня опять разболелся бок. Первое время я старался не подавать виду, но от внимательных глаз Катарины трудно было что-то скрыть. Будь на её месте другая девушка, я ограничился бы короткими исчерпывающими ответами и постарался бы сменить тему разговора, но эту девушку явно заботил вопрос моего самочувствия, может быть, даже больше, чем он заботил меня самого. А разве можно проигнорировать вопросы того, кто, затаив дыхание, ждет на них ответа? Разве можно попросту отмахнуться от небезразличного взгляда, направленного в самую душу?