– Да, что-то молчание затягивается, – озабоченно говорит «челюсть» и берет со стола телефон.
Абонент, которому она дозванивается, тарахтит в трубке громко и долго. Женщина сначала бледнеет, потом вспыхивает.
– Но… этого не может быть. Сурен, – она внимательно смотрит на небритого, – ты ведь скопировал все документы? Я лично видела огромные суммы сокрытой прибыли.
Небритый уверенно кивает.
Человек в трубке что-то выкрикивает.
Михаил Петрович выхватывает телефон у женщины.
– Это Кашин! Еще раз и коротко, ёлы! – рявкает он.
Собеседник говорит тихо и кратко.
– Значит, Супин уничтожил все левые платежки и сметы? И даже в бумагах ничего?! Но как он успел?!.. Ага, возможный подручный… И что? Нам нечем их больше прищучить, японская мама?! Да… еще какой сюрприз!
Кашин швыряет трубку на стол, обводит бешеным взглядом подчиненных, сжимая кулаки.
– У Ритки не хватило бы на это мозгов.
– Значит, она ведет двойную игру. Супин не может быть ее любовником? – спрашивает помощница.
– Ха! – ощеривается Кашин. – Теперь я ничему не удивлюсь. Но в таком случае Нику она больше не увидит никогда в жизни!
Кажется, огнедышащие кулаки дельца того и гляди прожгут в раритетной столешнице дыры.
Дверь в кабинет приоткрывается и в щелочке показывается просительная мордочка секретарши:
– Михал Николаич, к вам какой-то Супин.
Секретарша понижает голос:
– Жутко настырный. Говорит что-то про зверя и ловца… Больной, наверное. Гнать?
Кашин цепенеет, выпрямляется и, переглянувшись с помощниками, выстреливает хитроумной словесной конструкцией в сторону секретарши. Выпустив пар, поднимается из-за стола и рявкает:
– Давай сюда его! Быстро!
Помощница бросает сквозь зубы:
– Миша, сядь. Не нужно метать бисер перед мелкой сошкой.
– Сам я знаю, что нужно, а что нет, ёлы, – замахивается на нее Кашин.
Женщина зажмуривается. Кашин рушится в свое кресло. В этот момент в кабинет входит Павел Иванович. Прямой, негнущийся и пугающе бледный.
Он смотрит затравленно на хозяина кабинета, косится на его помощников, вонзивших в него взгляды, что клыки, и замирает, не зная, что предпринять.
– Ну что же, зверь, говорите, выбежавший на ловца? – ухмыляется Кашин, отметив, что лоб соперника покрыт испариной, а глаза полны плохо скрываемого ужаса.
– Кусаться зверь надумал? Угрожать?!
– Н-ничего подобного, Михаил Николаевич. Я с конструктивными предложениями, которые бы устроили все стороны… конфликта, – тихо произносит Полкан. Видно, каких неимоверных усилий стоит ему каждое слово.
Кашин переглядывается с помощниками и живо указывает Супину на кресло у стола.
– Ну, предлагайте. Послушаем с интересом, чего уж.
Павел Иванович садится.
«Столб столбом, – думает “челюсть”, с нескрываемым презрением оглядывая несуразного посетителя. – Какую игру может затеять такой дуболом? Припугнуть его как следует, да и вся недолга».
Небритый, похоже, полностью солидарен с коллегой. Он расслабленно откидывается на спинку, прикрывая глаза.
– Никаких компрометирующих финансовых документов ваши следователи, я думаю, не нашли? И это путает все ваши планы. Я понимаю…
– А с чего вы решили, что у нас есть на ваш счет какие-то планы, милейший? – фыркает женщина. – Вы вообще кто такой?
– Да? – расплывается в крокодильей улыбке Кашин.
– Вы знаете, кто я… Отбросим игру в прятки, – Супин старается смотреть поверх Кашинской лысины. – Супруга ваша бывшая проболталась своей подруге в порыве раскаяния. А она, как на грех, оказалась моей… любовницей. И подчиненной…
Михаил Николаевич обрушивает кулаки на стол:
– От баба-дура!
Он вскакивает и начинает метаться по кабинету.
– Ну ничего… все копии у нас есть, господин главбух. Мы уж к делу их пристегнем. Вы в безвыходном положении, ёлы!
– Думаю, это не совсем так, – Супин, несколько успокоенный, поправляет очки и кладет ногу на ногу. – Но даже понимая, что реальных козырей у ваших следователей нет, так как я уничтожил документы, я склонен полагать, что вы не отступитесь. Боевая биография у вас не та…
Супин тактично покашливает.
– А с ним приятно иметь дело, японский бог! – вдруг вскрикивает с восторгом Кашин, обращаясь к помощнице. – И биографию выяснил и что-то про сотрудничество лепечет. Ну-ка, ну-ка, что там вы хотите за слив компромата? Урыть решили своего генерального и свою задницу вытащить? Так ведь?!
Кашин, оскалившись, хохочет.
«Челюсть» переглядывается с небритым и тоже кисло улыбается.
– Грубо. Но точно, – вздыхает Супин. – Только я не хочу никого урывать. У меня биография, увы, не та. Генеральный спокойно отойдет от дел, все подписав. Он давно Валдаем бредит. Заслужил человек спокойную старость. А я… я бы еще поработал. Быть может, и пользу какой-нибудь серьезной корпорации принес.
– Ладно, ладно! Не пойте! Что хотите конкретно, Супин?!
Тяжелого взгляда Кашина главбух не выдерживает. Съеживается. И голос его срывается на фальцет.
– Ничего оригинального, ей-богу. Я… денег хочу. И должность в обновленной компании.
Небритый вдруг начинает фривольно посвистывать, задрав голову.
– Заткнись, Сурен! Я сам решу, где посвист, а где – верняк, – рявкает Кашин на помощника.
– Гарантии?! – он снова придавливает взглядом Полкана.
И Супин излагает свой ловкий и простой план.
Прощаясь с Кашиным, который в задумчивости провожает непрошеного гостя до дверей, Полкан вдруг останавливается и с чувством произносит:
– Маргарита на пределе. Она способна на любой безумный поступок ради дочери. Я бы на вашем месте не выпускал Нику в ближайшие дни из дома. И сдержал обещание, данное жене. Впрочем, не смею диктовать…
– Вот это точно, ёлы. Не смеешь. Ну, бывай, коллега! – ощеривается Кашин и распахивает перед главбухом дверь.
Когда она закрывается, бизнесмен мрачнеет и молча проходит к столу. Помощники ждут его вердикта. Он поднимает глаза на «челюсть».
– Эльза, поднимешь всю информацию по этому Супину. Родился-женился, что, где, как, связи с генеральным. И про его любовницу все узнаешь.
– Сурен, а ты последишь за Ритой.
* * *
Рабочий день в бух-столовке тянется бесконечно. И бабульки, и Рита с Маней ведут себя, будто сговорившись: нейтральный тон, реплики ни о чем, подчеркнутая доброжелательность. Бухгалтерши предоставлены сами себе. Впрочем, вся контора, лишенная руководства, копошится по инерции, сохраняя хорошую мину при безнадежной игре, – изображает производственную деятельность.