Маня поджимает губы, чтобы подавить смешок. Полкан и чувство юмора – вещи несовместимые. Так, во всяком случае, Маня думала до этой минуты. Впрочем, она о многом, оказывается, думала совсем не так, как надо бы.
– Да, и бумажная полоска может стать железобетонной преградой при некоторых обстоятельствах. Вот ведь как интересно, – изрекает Супин и неловко садится на стул, будто железный гибкий метр складывается пополам.
– Что ж, Мария, посижу, подумаю, да и пойду восвояси. И вы с чистой совестью идите домой. Ваш показательный отчет ничего не изменит. Ничего…
Полкан снимает очки и начинает протирать их аккуратно сложенным платочком. Без очков главбух выглядит моложе и симпатичнее. Глаза у него становятся большими и какими-то по-собачьи доверчивыми.
Маня решается:
– Павел Иванович, я совершенно случайно услышала сегодня, что… вам негде жить. Нет, простите за бестактность, я не хочу лезть не в свое дело, я вовсе не такая сплетница и все прочее…
– Мария, прекратите оправдываться. Я прекрасно знаю, что вы не сплетница. И жить мне действительно негде в связи с… форс-мажорными обстоятельствами. Но я этот вопрос уже решил. Завтра снимаю квартиру. С арендой жилья в столице нет никаких проблем. Никаких.
Он начинает стучать пальцами по столу. И снова – открытие. Руки Павла Ивановича впервые кажутся Мане красивыми. Длинные пальцы, ухоженные ногти, узкая бледная кисть. Аристократ, да и только!
Но, кажется, присутствие Мани начинает тяготить Полкана. Он в нетерпении переминается на стуле, играет полой длинного пальто. И почему оно раньше казалось Голубцовой убогим? Нормальное, добротное такое пальто. Что за день откровений выдался сегодня?
Маня долго копается в сумке, достает и снова кладет внутрь кошелек, мобильник, пудреницу, пастилки для горла. Молчание становится тягостным. Вдруг Маня прыскает:
– Знаете, как моя тетя Аля, ну, это женщина, у которой я много лет снимаю комнату, готовится к выходу и проверяет, все ли на месте? Она стоит у двери и будто список зачитывает наизусть: телефон, ключи, кошелек, паспорт на всякий пожарный, а то вдруг трамвай переедет невесть кого, а это оказывается не невесть кто, а вот она – Альбина Спиридоновна… Дословно выговорив эту тираду, тетка поднимает палец и с пафосом провозглашает: челюсть!
Супин хмыкает. Маня пытается держать серьез.
– И чаще всего именно вставную челюсть она и забывает. Когда я дома, то торжественно выношу ей стакан, чтобы Аля не топталась по паласам в ботинках… Господи, что я несу? Простите, Павел Иванович. И… я никогда не поверю в то, что вы делали что-то противозаконное! – выпаливает она вдруг.
Супин одарил Маню привычным стальным взором.
– А почему вы так уверены в этом?
– Ну… потому…
– Хороший ответ, Голубцова. В вашем стиле. Расстаньтесь с иллюзиями! Ни одно предприятие в России, да, я думаю, и в мире не может работать исключительно «в белую». Загнется через полгода. Серая бухгалтерия, конечно, существует. Даже виртуозно замаскированная, она может быть при желании раскрыта. Весь вопрос в том, кому и зачем понадобилось ее извлекать на свет Божий, насколько… кровожадны намерения того, кто эту проверку инициировал?
– То есть мы можем еще отбиться? В смысле откупиться?
Полкан морщится. Он и так наговорил тут этой бесхитростной дурехе Голубцовой лишнего. Впрочем, не такая она, видимо, дуреха.
– Я поняла! Если генеральный не пойдет на сделку с захватчиками, его и вас могут посадить. В первую очередь, конечно, вас. Это же вы подаете на подпись директору «неточные» цифры. А у генерального, как водится, хороший адвокат, которому не только ручку, но и голову позолотят. Какая гадость…
Маня вздыхает и с силой накручивает на шею шарф.
– Не переживайте, Мария, мы еще поборемся.
Полкан встает, будто дает понять, что нежданная аудиенция закончена. Маня надевает пальто, застегивает сапожки, поправляет сумку на плече. Она тянет время. И Супин это прекрасно понимает.
– И все же, Павел Иванович, сегодня вам определенно некуда идти. Не выспитесь, душ не примете, не поедите толком…
– Вы решили взять надо мной шефство, Голубцова? Спасибо, благородно. Но час назад я уже успел принять целую ванну в своей бывшей квартире и отобедал пельменями, салатом и даже мороженым с фисташками. Просто я не могу там ночевать. Как раз по причине того, что не высплюсь. А на наших стульях с подушкой и пледом спится за милую душу.
Маня краснеет до свекольного оттенка. До слез.
«Да пошел ты! – проносится в ее голове. – Не высыпается он, видите ли, с бывшей женой. Долговязый гигант убогого секса…»
Буркнув: «До свидания», – Маня открывает дверь.
И нос к носу сталкивается с охранником с проходной – кругленьким черноглазым крепышом. Видимо, он бежал по лестнице, так как тяжело, отрывисто дышит.
– Я… это… по поводу Супина…
Маня уступает ему дорогу и мчится к лестнице.
«Это у меня от стресса нестандартная реакция на происходящее. Увидеть в задрипанном Полкане благородного и оболганного героя?! Нет, права Блинова, я наивная простота! А Супин – ушлый жучок, мошенник и рыбина арктическая! Еще неизвестно, почему его жена бросила. Не высыпается он, видите ли… И зачем он вдруг этому охраннику понадобился?»
Маня проходит через вертушку. В будке секьюрити маячит какой-то пацаненок с круглыми глазищами и тонкой шейкой.
Маня кивает ему, выходит на улицу и раскрывает зонт. Его тут же начинает рвать из рук ветер. Голубцова пытается идти бочком, чтобы зонт не выворачивало и им можно было прикрываться от колкого снега с дождем.
Нет, так ползти до метро не представляется никакой возможности! Маня с трудом складывает коварный, будто нарочно ее допекающий зонт и, подтянув воротник повыше, а голову втянув в плечи, шагает, стараясь обходить лужи, кое-где затягивающиеся льдом.
Она минует унылую промзону: бетонные корпуса-коробки тонут в ледяных сумерках. Дорога круто забирает вправо. Из-за поворота выныривает фургончик: Маня отскакивает от веера брызг, поднятых его колесами.
– Пардом, мадам! – кричит ей вслед галантный мальчишка-водила, притормозив и опустив стекло. Кабину фургончика сотрясает бешеный роковый ритм, несущийся из динамиков.
– Мадемуазель, между прочим, – себе под нос бурчит Голубцова и спотыкается, угодив каблуком в колдобину. Ни зги в этом пропащем углу не видно!
Наконец Маня выходит на оживленную и яркую улицу, будто прощенный грешник выбирается из тьмы преисподней на свет Божий. Проспект, окаймленный желтоглазыми фонарями, вокруг которых вьется снежная мошкара, мерно и деловито гудит роем машин, слепит огнями магазинов. Маня отвлекается от тяжелых мыслей.
«Куплю у метро пирожных. Будем с Алей пировать назло всем врагам! Может, и бутылочку взять?.. Нет, Але поблажек давать нельзя. Только сунь палец – откусит руку. Значит, пирожные и телячья колбаска вместо горячительного. И будет нам праздник».