Николай II повторял: «Я храню самодержавие потому, что убежден – оно необходимо России». Британская монархия, которая веками приспосабливается к стремительно меняющемуся обществу и желает быть ему полезной, существует и поныне. Уехавшую в Россию внучку королевы Виктории вместе с семьей расстреляли в Екатеринбурге в июле 1918 года.
Будь на месте Николая II жестокий человек, он бы силой подавил Февральскую революцию в зародыше. Но что дальше? Установить в стране диктатуру и править силой оружия возможно до определенного времени. Диктатура не позволяет стране развиваться. Значит, рано или поздно нужно дать стране свободу.
Но тогда возмущение и гнев выльются в еще более резкой и кровавой форме. Ведь и общество не модернизируется, не привыкает к ответственности, поэтому революция 1917 года стала хаосом, а потом превратилась во всероссийский погром и братоубийственную резню. Виноват не тот властитель, который дает свободу, а тот, который, не сознавая своего долга, держит страну в железном корсете.
Балтийские матросы требовали суда над бывшим императором, но потом вспыхнула Гражданская война, и о нем как-то забыли. Никто не знал, где он находится. Ходили слухи, что его видели то в одном, то в другом городе. Например, в Брест-Литовске, куда на переговоры с немцами приехали офицеры из Ставки Верховного командования. Это забавный эпизод… Военные позвали православного священника, он увидел одного адмирала, очень похожего на Николая II, подошел к нему и говорит:
– Ваше императорское величество, а вы что здесь делаете?
Генерал стал отнекиваться, объяснять, что он не император. Священник не поверил:
– Ваше императорское величество, вы меня не переубедили.
Отрекшись от престола, Николай, кажется, нисколько не сожалел об утерянной власти. Он надеялся провести остаток жизни с любимой женой, обожаемым и несчастным сыном, дочерями, в которых души не чаял.
Как ни странно это звучит, но глубинные причины, пружины и весь ход стремительной Февральской революции, сокрушившей монархию и империю, остаются неисследованными. Это очень сложное сочетание случайностей и закономерностей, амбиций, своекорыстных мотивов и недальновидности действующих лиц. Потому мы и по сей день удовлетворяемся простыми объяснениями советской историографии: созрела революционная ситуация, самодержавие себя исчерпало, верхи не могут, низы не хотят.
Я вполне представляю себе, что, сложись история иначе, Россия была бы и сегодня конституционной монархией. И правнук Николая принимал бы послов, поздравлял бы страну с Новым годом и открывал заседания Государственной думы. Но, сломав оковы старого режима, Россия умылась кровью. В том числе и царской.
Религиозный писатель Василий Васильевич Розанов в рассказе «Любовь», написанном в декабре 1917 года, обреченно заметил: «Мой милый, выхода нет! Кто сказал вам, что из всякого положения есть достойный выход?»
«Очаровательное время распада старой государственной машины, безвластия, самопорядка, срывающегося в сумбур, – вспоминал исторические события марта семнадцатого года председатель Всероссийского союза журналистов Михаил Андреевич Осоргин. – Эти дни все-таки следовало пережить, эти лучшие дни огромной нашей страны. Лучших и даже таких же она не знала и никогда не узнает».
Но Осоргин предупреждал: «Неизмеримо велика наша ответственность за будущее. Ведь мы, как дети, которые только учатся ходить, как арестанты, отпущенные на волю, как ослабленные болезнью, выписанные из больницы на вольный воздух».
Окрепнуть и научиться жить в условиях свободы до октября семнадцатого, когда власть взяли большевики, не успели. Едва обрели свободу – и уже заговорили о сильной руке. Начальник Главного артиллерийского управления российской армии генерал-лейтенант Алексей Алексеевич Маниковский писал сослуживцу: «Где тот истинный «диктатор», по которому стосковалась Земля Русская? Так дальше продолжаться не должно… Мне приходится иметь дело с тысячами лиц самого разнообразного положения, и ото всех я слышу только одно порицание властей предержащих. Наш вопль: дайте нам если не диктатора, то хотя бы хорошую ПАЛКУ. Палка, палка нужна до зарезу!!»
Генеральская мечта быстро сбылась – в октябре семнадцатого. Большинство людей привыкли полагаться на начальство – и не выдержали его отсутствия. Исчезновение государственного аппарата, который ведал жизнью каждого человека, восприняли как трагедию. Ответственность за экономические, житейские и бытовые неурядицы возлагали на демократию и демократов. Общество захотело вернуться в управляемое состояние, когда люди охотно подчиняются начальству, не смея слова поперек сказать и соревнуясь в выражении верноподданничества. И покорно повторяют: да, мы такие, нам нужен сильный хозяин, нам без начальника никуда…
Генерал Алексей Алексеевич Маниковский, так жаждавший «истинного диктатора» и палки, пошел служить в Красную армию. Он стал начальником Главного архивного управления, потом занимался армейским снабжением. Во время служебной командировки в 1920 году его сбросили с поезда, и он погиб.
Эпоха Февраля была слишком недолгой, чтобы демократические традиции укоренились. Для этого требуются не месяцы, а десятилетия. К октябрю семнадцатого все были подавлены, измучены, истощены. Когда большевики взяли власть, это была не революция, а контрреволюция. Октябрь отменил почти все демократические завоевания, которые дал России Февраль. Но демократией и свободой, похоже, никто не дорожил.
«Россия позволяет кататься на своей шее каждому любителю верховой езды, – с горечью заключал Михаил Осоргин. – Иногда, встав на дыбы, она опрокидывает всадника – и сейчас же позволяет взнуздать себя другому».
Немцы восторженно отправлялись на войну. На армейских вагонах писали «Экскурсия в Париж». Победные реляции воспламеняли толпу.
– Вы вернетесь домой раньше, чем листья упадут с деревьев, – обещал своим солдатам кайзер Вильгельм II в августе 1914 года. – Меч решит исход битвы. На нас напали. Но никому не удалось покорить Германию. Бог на нашей стороне, как он был на стороне наших предков.
С конца XIX века германоязычная Центральная Европа казалась научным центром мира. В немецких университетах учились такие гении, как Альберт Эйнштейн, Вернер Гейзенберг и Эрвин Шрёдингер, чьи открытия в сфере ядерных реакций и квантовой механики изменили мир.
Но летом 1914 года атмосфера в Германии переменилась. Художники, писатели, университетские профессора и священники обеспечили воюющую страну необходимыми лозунгами. Классик социологии Макс Вебер назвал войну «великой и чудесной». Писатель, будущий лауреат Нобелевской премии Томас Манн увидел в войне «очищение» человечества. Экономист и историк Вернер Зомбарт окрестил немцев «избранным народом».
Художник-экспрессионист Франц Марк добровольцем в лейтенантских погонах отправился на фронт, потому что верил: война оздоровит «больную Европу». Писал матери в ноябре 1914 года: «Если бы я остался дома, то чувствовал бы себя подавленным, больным. А здесь я могу все увидеть воочию».