– Я не хотела, – твердила Мотя, – я не хотела, чтобы ты пострадала! Не хотела, чтобы обвиняли тебя! Клянусь!
– Черт возьми, о чем ты говоришь? – закричала Маша, не выдержав.
В трубке повисла тишина.
– Я знаю, кто это сделал, – всхлипнула Матильда. – Сразу знала. Я поговорю… с ней. Пусть она не трогает больше никого!
– О господи…
Услышав это «о господи» Макар вскочил, Сергей в два шага оказался возле жены.
Маша прижала руку к динамику и быстро шепнула ему на ухо:
– В ее номер, скорее! Она знает, кто это сделал, и хочет встретиться с убийцей!
Обоих сыщиков сдуло из комнаты.
– Мотя, поговори со мной, пожалуйста, – попросила Маша, отняв ладонь. – За что ты просишь у меня прощения? Ты никогда меня не обижала.
Вместо ответа раздался такой горький плач, что у нее сжалось сердце.
– Ну что ты, дружочек мой, – ласково сказала она. – Мы же так здорово с тобой здесь общались. Ты, наверное, единственная, кто…
– Это я, я написала письмо про Гудасова, – отчаянно выкрикнула Мотя. – Я была в него влюблена, а он не хотел со мной заниматься! И тогда я…
– Что? – растерянно переспросила Маша. – Что ты сказала? Это ты написала донос на Гудасова?
– Да! Да! Но я…
Плач оборвался, словно выключили все звуки. Маша, оторопев, взглянула на телефон в своих руках, постучала им по столу.
Бесполезно. В трубке поселилась мертвая тишина – без единого слова, без единого гудка.
Маша вскочила. Ее не так потрясло признание Матильды о физруке, сколько ее намерение пристыдить убийцу.
– Мотя, только не это, – забормотала она, переобуваясь из тапочек в кроссовки и начисто забыв о запрете Бабкина выходить из номера. – Мотя, не делай глупостей, пожалуйста! Все будет нормально!
В коридоре она налетела на какую-то фигуру и вскрикнула.
– Тсс! Спокойно, Маша, я Дубровский!
– Макар! Я из-за тебя чуть разрыв сердца не получила.
От того, что Илюшин способен шутить, ей сразу стало спокойно. Значит, с Матильдой все в порядке. Сейчас они вместе пойдут к ней, успокоят и выяснят, что же именно…
Тут Машина мысль застопорилась. Поскольку она внезапно сообразила, что с момента выхода Бабкина и Макара из номера прошло слишком мало времени.
– Ничего не знаю о Губановой, – вполголоса предупредил Илюшин, подтверждая худшие ее опасения. – Мы с Серегой рванули к ней вместе, но на полпути он спохватился и отправил меня назад. Беречь и охранять тебя.
Маша побледнела.
– Быстро! Пошли к ней!
Но до номера они не добрались. В холле их окликнули. Бабкин спускался с лестницы, и при одном взгляде на его хмурое лицо у Маши по коже пробежал нехороший озноб.
– Ее там нет. – Сергей был мрачен и собран. – Дверь открыта, внутри никого. Из телефона выдернут шнур.
– Из розетки? – уточнил Макар.
– Нет. Из самого телефона.
Несколько секунд все трое обдумывали ситуацию.
– К Викентьеву, – принял решение Илюшин. – И поживее!
– Все?
– Нет, только я. А вы оба начинайте обыскивать отель. Она будет встречаться с убийцей где-то здесь. Только не разделяйтесь!
Но Маша с Бабкиным уже бежали по коридору и последних его слов не слышали.
6
Женщина целеустремленно движется по пустому парку, где только белки да свиристели носятся в оголенных кронах. Я скольжу над ее головой, пытаясь заставить ее повернуть обратно.
Но она не слышит меня. Слишком глубоко она погружена в свои мысли, фантазируя, что ждет ее и что она получит от этой встречи.
– Стой! Стой! – кричу я. Деревья отзываются гулом стволов, когда я пролетаю мимо; с хрустом подламываются ветки; сдвигается и ползет вниз по тропе огромный пласт подтаявшего снега. Все в природе отзывается на мой крик. Но только не она.
– Вернись! – умоляю я. – Не ходи туда!
Ужас и тоска охватывают меня. Если сбудется то, что я предчувствую, то в ее смерти будет и моя вина. Я затеяла эту игру, я втянула их всех! От одной этой мысли меня прибивает к мерзлой земле. Строгое небо поднимается высоко и становится так далеко от меня, словно мне никогда не оказаться там, в его сияющей голубизне.
Но я не хочу! Я не могу остаться здесь навсегда, скользить тяжеловесным призраком у самой земли, не знать ничего иного, кроме человеческих мыслей и чувств! Это жуткая участь.
Я ничем ее не заслужила!
Однако женщина, спешащая на встречу с той, кто убьет ее, – лучшее опровержение моего жалкого крика. Я в ответе за ее судьбу – и не в силах ее изменить.
Потому что я затеяла эту игру. Я породила чудовище.
Земля подо мной черна, холодна и бесчувственна. Я наливаюсь тяжестью. Я, бестелесная и невесомая, теряю высоту! Чем ближе женщина подходит к месту их встречи, тем ниже я опускаюсь. Что-то давит на меня, и выскользнуть из-под этого безжалостного пресса невозможно.
Так бывало со мной раньше, в жизни, когда я летала во сне. Чтобы подняться в небо, нужно сделать одно усилие, больше умственное, чем физическое, и освободиться от силы земного притяжения. Но теперь сбывается мой кошмар: сколько я ни пытаюсь повторить это действие, испытанное многократно, у меня ничего не получается.
Страх охватывает меня. Страх перед чернотой земли, над которой я парю, как глубоководная рыба над песчаным дном. Как будто там, зарывшись в мерзлом слое, поджидает меня существо из тех, что нельзя называть по имени… И стоит мне коснуться дна, его когтистая лапа взлетит вверх – и утянет меня к себе, под слипшиеся корни, где белесые твари без глаз корчатся, не зная света и простора. Я стану одной из них.
– Пожалуйста, вернись! – надрываюсь я в спину женщины. Но она упряма. А самое главное, ей не дано слышать меня и мне подобных. У нее внутри живут лишь ее собственные голоса, чужим там нет места.
Из-за дерева выходит вторая. Она не улыбается, вернее, не улыбается лицом, но я вижу, как гнилое ее нутро сотрясается от внутреннего смеха. Как легко ей удалось одурачить эту простофилю!
– Не трогай, не трогай ее! – прошу я.
Но взывать к ней – то же самое, что взывать к дьяволу. Черная плесень так сильно разъела ее, что я понимаю: человеческого здесь осталось мало.
Я скольжу вокруг них, я мечусь, и деревья отвечают моим мольбам гулким скрипом.
– Что-то ветер разгулялся, – замечает одна.
– Апрель! – с усмешкой отвечает другая.
А больше они ничего не успевают сказать. Та, вторая, наносит удар – и ее жертва падает навзничь.
– Нет!