Но как спрятаться от ЭТОГО в собственной голове?
Может, лекарства вызывают у меня галлюцинации? Может, я и раньше принимала таких вот глюков за настоящих людей? Надо узнать, что мне выписывают… как будто я что-то в этом понимаю! Тогда спросить, от чего таблетки, и потихоньку начинать принимать через раз. А там — посмотрим.
Я выглянула в узенькую щелочку под краем одеяла. Белая женщина никуда не делась: так и металась по палате, как тигрица-альбинос в клетке.
…Но хотя бы мама была реальной?!
С того дня я начала с подозрением присматриваться ко всем окружающим. Приглядываться, прислушиваться, чуть ли не принюхиваться: настоящие они или очередной медикаментозный глюк? Окончательно успокаивалась, только коснувшись — если человека можно пощупать, значит, он реален. Логично же? Не думаю, что мой, хоть и поврежденный, мозг может выдать настолько качественную и сложную галлюцинацию, что в нее входят еще и тактильные ощущения!
После клятвенного заверения, что я распрекрасно сплю и вообще расчудесно себя чувствую, врач уменьшил дозу снотворного и каких-то мощных психотропных. С одной стороны, я перестала внезапно засыпать за едой или во время разговора, с другой — теперь долго не могла уснуть ночью, и не только из-за нехватки лекарств, но и… от переизбытка впечатлений.
Оказывается, когда я раньше благополучно проваливалась в глубокий сон без сновидений, вокруг происходило много интересного. Вернее, скапливалась масса народу: я еще не подобрала подходящего названия для этих белых полупрозрачных больничных обитателей. Они не только свободно проходили сквозь стены и закрытые двери, но даже частенько друг сквозь друга. Они молчали — или я их не слышала? — и глядели в пространство и лишь иногда на меня. Они скапливались вокруг моей кровати, словно мерзнущие у костра. Хорошо хоть руки ко мне не протягивали погреться, а то бы я совсем чокнулась, и не от страха перед ними, а от страха перед самой собой. Даже повернувшись к ним спиной, накрывшись с головой одеялом и сверху придавив подушкой, я знала, что они по-прежнему здесь. И мантра: «Это просто сон, сон наяву, я скоро проснусь» — ничуть не успокаивала.
Днем их почти не было. Однажды я видела парня, стоявшего в приоткрытых дверях и глядевшего на меня — что было редкостью, большей частью эти… люди меня не замечали. Он казался куда реальнее, живее и… цветнее, хотя опять же был в неизменном белом. Я приподняла голову, чтобы разглядеть его получше, но едва моргнула, парень исчез. Больше он не появлялся.
А если выглянуть ночью за двери, будет ли коридор полон ими, как тараканами, прячущимися при свете дня? Или это только моей палате так свезло?
Ох. Надо сокращать потихоньку и оставшиеся лекарства!
…Трюк с припрятанными таблетками удавался не всегда: мама всё скрупулезно раскладывала, подсчитывала и запихивала в меня. Медсестра в ее отсутствие тоже стояла над душой — ну нельзя же так ответственно относиться к своим обязанностям, вон телевизор просто переполнен историями о халатных медиках! Только после их ухода удавалось выплюнуть то, что не успело раствориться во рту.
Благодаря упорной борьбе с лекарствами почти удалось избавиться от тумана в сознании, сквозь который я всё, в том числе и галлюцинации, воспринимала пусть и с сонным удивлением, но как должное. Зато теперь окружающее стало пугающе реальным: мои еле двигающиеся руки-ноги, слишком тяжелая голова, наполненная постоянной тупой болью, выпавшие полгода, события в мире и в жизни друзей… И понимание того, что нормальный человек не видит того, что вижу я.
Потому что Странные люди никуда не делись.
Потому что с каждым днем я все больше осознавала, что дело вовсе не в лекарствах, а в моей собственной голове. Я — сумасшедшая.
* * *
Маме в первый раз за неделю удалось вытащить меня из дома. Да и то после долгих уговоров и потому, что я усовестилась, видя, как она расстраивается. Не буду смотреть по сторонам, вот и все!
Я решительно отвергла массу теплых вещей, притащенных заботливой родительницей, — дай ей волю, выбреду в «бабье лето», пошатываясь под тяжестью шубы, валенок и в меховой шапке с веревочками под подбородком. Оставила лишь шарф, намотанный поверх пальто. Джинсы на мне болтались. Вот как это возможно — тело одрябло и одновременно схуднуло? Причем традиционно не в тех местах, в каких надо бы. Прекратятся постоянные головокружения, надо будет как-то восстанавливаться… А то потом разнесет. Так же традиционно.
Третьей с нами в лифт вошла соседка баба Ира. Я кивнула ей, пробормотав неслышно «здравствуйте». Отвернулась к ободранному зеркалу, готовясь к тому, что неутомимая и неукротимая бабка прилипнет к нам с вопросами и комментариями, как банный лист, фиг отвяжешься! Вот это мы с мамой встряли, вся прогулка насмарку!
Но насколько именно встряли, я поняла, только когда увидела, что соседка в зеркале не отражается. Удивленно обернулась: да вот же она! Стоит, поджав губы, смотрит на двери лифта, как всегда готовая обличать, уличать и критиковать, пусть даже этот неодушевленный предмет…
Пригляделась внимательней — и похолодела. Баба Ира была белой. Не седой, не бледной, а именно белой. Как Странные люди, которых я видела в больнице и на городских улицах.
— Мам… — еле выдавила я, не сводя глаз с молчащей соседки.
— Что, доча, голова кружится? — всполошилась та. — Ты такая бледная!
— А бабушка Ира… она… что?
— Баба Ира? А… умерла она еще в начале лета. Инфаркт. Все забываю тебе сказать. Что, Таня приходила?
— Ну… — Я отвернулась, чтобы не видеть отрешенного лица соседки. Еще и глаза бы для верности закрыла, если б не опасалась, что мама испугается. То есть баба Ира умерла, но я ее вижу. Вижу, как тех, это значит… Значит, я вижу умерших?! Привидения? И те Странные в больнице тоже души умерших? У меня в мозгах что-то перемкнуло при травме — и я теперь вижу потусторонний мир?
Бабушка вышла на первом этаже, не дожидаясь, пока раздвинутся двери лифта. Я провожала взглядом ее сгорбленную спину. Нисколько не удивлюсь, если скоро увижу бабу Иру на скамейке в компании еще здравствующих старушек-подружек, активно обличающей молодежь, правительство и мировое устройство вообще.
— Идем? — нервно спросила мама, потянув меня к выходу.
Занятая вертящимися в голове мыслями, я брела с ней под ручку, уставившись в землю.
— Выпрямись! — потребовала мама. — Что ты сгорбилась, как старуха?
Прямо как в детстве, хорошо еще, по спине не хлопнула! Асфальт под ногами сменился листьями разной степени свежести, цветов и форм. Я подняла голову и обнаружила, что мы дошли до сквера. Солнце играло с листвой в пятнашки. Сидеть дома в такую погоду и впрямь настоящая дурь и преступление! Надо, наоборот, гулять как можно больше, заряжаться светом, цветом, теплом, чтобы хватило на все серьге, унылые, дождливые дни осени и холодные, темные — зимы. Я боязливо осмотрелась, но в окрестностях не наблюдалось ни одного Странного. Вообще никого не было. Только в конце аллеи, привалившись к машине, стоял парень. Скрестив руки на груди, он задрал голову, подставляя лицо солнцу. Я подозрительно пригляделась: нет, не бесцветный, вполне себе настоящий, цветной. Темноволосый, довольно смуглый, в черном коротком пальто и синих джинсах на скрещенных длинных ногах. Когда он изменил позу, под его туфлями зашуршали листья. Настоящий… Странные при мне еще никаких звуков не издавали.