Она прогуливалась то туда, то сюда, пытаясь успокоиться и разобраться с мыслями: от сдержанности она перешла к поиску истинных причин страдания, и главной среди них была, конечно, уязвленная гордость. Она перебирала в памяти обстоятельства предыдущего дня, и как же она ненавидела теперь себя за все сделанное и сказанное! Эта безумная, дурацкая, глупейшая самоуверенность! Как могла она упустить из виду саму возможность отказа? Как могла быть такой упрямой и недальновидной? Как могла погрузиться в свои собственные фантазии и логические построения, не анализируя ситуацию, не учитывая реальные обстоятельства? Какая же это ошибка! Зачем, зачем она решила просить мужчину… о, как стыдно! Как она могла быть настолько слепой и считать его достойным доверия?!
И в самом безумном хороводе мыслей и чувств вдруг мелькнул проблеск облегчения: она определенно знала теперь, что не любит Леонарда Эверарда! Она никогда не любила его! Обида и раненая гордость, страх перед будущим внезапно отступили перед этим озарением. Она приписала ему утонченность натуры, благородство, а вчерашний разговор показал его совершенно в ином свете. Ей впервые пришло в голову, что она увлеклась выдуманным образом, сама завлекла себя в ловушку. Он никогда не проявлял к ней возвышенных чувств, он даже не догадывался о ее намерениях, его мысли были далеко от нее. На мгновение она увидела его иным – перепуганным, погруженным в свои проблемы, но затем ее чувство превосходства заставило отмахнуться от этой картины. Она могла справиться и с ним, и с любыми последствиями его поступков, если бы он решил действовать недостойно. Он был ей теперь неинтересен, так что Стивен вернулась к собственной ошибке – слепоте, безумию, стыду.
Надо признать, что Стивен проделала отличную работу. Ее разум был ясен, а выводы разумны, что шло ей на пользу. Шаг за шагом она выявляла и разрушала свои иллюзии, постепенно продвигаясь к финалу – к тому моменту, когда она окажется лицом к лицу с полной правдой. Она готова была извлечь серьезный урок на всю жизнь. Избавившись от оков страха, Стивен двигалась быстрее и легче, напоминая пантеру в клетке, мечтающую о лесной свободе.
Ирония жизни состоит в том, что человеку, вероятно, никогда не удастся понять все аспекты собственного разума. Вечные «почему», «для чего» и «как» могут найти ответ лишь у Всемогущего, у высшего интеллекта, знающего прошлое, настоящее и будущее, предвидящего последствия любого стечения обстоятельств, любых человеческих решений и поступков.
Что же касается смертных, их участь виделась Стивен в ее одиночестве и печали жалкой и ничтожной. Ее страсти несколько улеглись, и на смену им пришла опустошенность. Ей чудилось теперь вмешательство злокозненных сил, подталкивающих слабого человека к заблуждениям и опасным действиям. Может, все это – части Великого Плана, а его инструментами служат сами люди, их смятенное сознание, не способное ни предвидеть, ни понимать происходящее во всей полноте и глубине. Сознание, которое постоянно путает добро со злом.
Взволнованная душа Стивен теперь пришла в яростное возбуждение, все чувства были обострены, так что девушка издалека заметила мужскую фигуру, продвигающуюся сквозь буковую рощу. Любое вмешательство в этот момент показалось ей досадным и возмутительным, и посторонний, вторгающийся в ее укрытие, вызвал вспышку гнева. Это было последней каплей, переполнившей чашу. Одна только мысль о мужчине могла в нынешнем ее состоянии спровоцировать настоящий торнадо, бурю, обладающую силой сокрушить все вокруг. Кровь вскипела и бросилась ей в голову, буквально затмила ей взор!
Не имело значения, что мужчина этот был человеком, которого она знала всю жизнь, которому доверяла. Как ни странно, это лишь добавило дров в огонь ее гнева. В присутствии незнакомца сработала бы привычка к самообладанию, и Стивен автоматически взяла бы себя в руки. Но появление друга не требовало от нее подобных усилий, Гарольд был частью ее жизни, своего рода alter ego, в его присутствии она была в безопасности. Он был надежнее и выше всех окружающих ее деревьев. С другой стороны, именно это делало его удобной жертвой, объектом, на котором можно было сорвать досаду и обиду. Когда волна гнева прокатилась по ее разуму и достигла предела, отравляя мысли и чувства, трудно было ожидать здравого смысла и взвешенных слов. Стивен не могла больше сдерживаться, не могла быть воспитанной и справедливой. Больше всего ей в данный момент хотелось нанести удар. И вот он – мужчина, который вторгался в ее пространство, в ее убежище, который мог и должен был стать целью такого удара! Черные глаза девушки сверкнули яростью, тело напряглось, как пружина, она развернулась навстречу противнику, как кобра, раскрывшая капюшон и приготовившаяся к броску.
Гарольд был человеком решительным. В противном случае он бы не совершил столь серьезной ошибки. Вероятно, трудно было бы найти претендента на руку, который шел делать предложение с таким тяжелым сердцем. Всю жизнь, с самого детства, Стивен была для него центром существования, он и теперь готов был служить ей. Она была предметом всех его мыслей, его другом, так что он рассчитывал, что отказ ее будет мягким, а крушение его надежд будет обставлено так, что пустая и безрадостная дальнейшая жизнь не станет еще и унижением.
Главное – позаботиться о Стивен! Его боль не имеет значения, гораздо важнее ее польза, хотя бы облегчение ее страданий, и этого будет уже достаточно. Ее раненая гордость будет излечена. По мере того, как он приближался, уверенность его крепла, равно как и горечь, и страх. Он смело шел вперед. Частью плана было то, что прийти надо уверенно, как поступил бы пылкий влюбленный. Оказавшись рядом со Стивен, он испытал то же состояние очарованности ею, которое давно стало для него привычным. Это было сильнее любых его планов и замыслов. В конце концов, он всем сердцем любил ее, и ему предоставлялся шанс сказать ей об этом. И волнение его было совершенно искренним, независимо от сложной ситуации.
Стивен всегда была приветлива с ним, спокойна и ровна, ей легко давалось это общение, и она радовалась встречам с Гарольдом. Но в данный момент, в том смятенном состоянии чувств, в котором она находилась, ничто в целом мире не могло ее обрадовать. А привычная легкость лишь увеличивала ее силы и освобождала ее от чрезмерных обязательств. Еще с детства они всегда приветствовали друг друга, желая доброго утра, и эти слова превратились в ритуал, которому Стивен не придавала значения. Однако формальные слова всегда для юноши звучали нежно и тепло. Если бы она понимала это, возможно, смягчилась бы хоть немного, ведь Гарольд занимал прочное место в ее сердце, даже если она этого не осознавала. Но Стивен была так погружена в себя, что не желала и не могла оценить внимание друга, а потому встретила его не приветствием, а резкой фразой:
– Полагаю, ты хочешь сообщить мне что-то особенное, Гарольд, иначе что заставило бы тебя прийти так рано.
– Да, Стивен. Нечто совершенно особенное!
– Ты уже был в доме? – спросила она таким спокойным тоном, который сам по себе мог прозвучать предостережением.
Стивен была так одержима подозрениями, что даже от Гарольда ожидала чего-то сомнительного, хотя сама не формулировала мысли именно так. Но юноша ответил просто и коротко: