– У меня нет свободного времени, – ответила Глория. Збигнев предложил:
– Натали, твоя мама, вероятно, деловая леди. А как у тебя со свободным временем? Мне сейчас пришла мысль повторить пикассовскую девочку на шаре, но в своей манере. Ты как раз бы подошла для эскиза. – Натали вопросительно посмотрела на мать, а та сразу сказала:
– Натали сдает последние тесты. Кроме того, мы обещали Антони показать город. – Я тут же подтвердил:
– Да, Они согласились быть моими гидами, и это стоило мне больших усилий. Так что теперь они в моем распоряжении. Кстати, ты хотел сделать с меня эскиз. После экскурсии я могу тебе позировать.
– Хорошо, – вяло согласился Збигнев. – Я остановился в Парк плаза. Позвони вечером, если не раздумаешь.
По Бойлстон стрит мы направились к Публичной библиотеке. Натали шла впереди, я с Глорией сзади. Натали то и дело поворачивалась к нам, идя задом наперед, поясняя:
– Троицкая церковь. Нелепое сооружение, но ее почему-то показывают туристам. Антони, посмотрите дальше, Джон Ханкок – это самый высокий небоскреб Бостона. Я была там наверху. Вот она, библиотека. Мы сюда. – Я уже знал по инструкции Збигнева, что где смотреть. Настенные росписи в библиотеке были прямо на лестнице. Натали поясняла: – Это Пюви де Шанон. А там Сарджент. – Из библиотеки мы направились по Хантингтон авеню к основным музеям Бостона. Натали продолжала объяснять: – Это Прюденшал башня. Я там тоже была. Зайдем?
– У нас не останется времени на музеи, – напомнила Глория. Натали шла впереди. Теперь ей уже тринадцать лет. За девять месяцев, что я ее не видел, она, кажется, стала выше, не выросла, а вытянулась, стала еще тоньше. Ушла детская мягкость движений, появилась подростковая угловатость. Белесые волосы обрели соломенный цвет – как у меня. Вероятно, летом они выгорают, тоже как у меня. Збигнев сказал, что хотел бы нарисовать с нее девочку на шаре, как у Пикассо. В Бруклинской библиотеке я просматривал альбом Пикассо, и запомнил эту репродукцию, пожалуй, единственную нормальную картину Пикассо. Гибкая тоненькая девочка балансирует на шаре. Вероятно, у Збигнева это хорошо бы получилось. Но мне была неприятна мысль, что Збигнев мог бы рисовать Натали, изучая линии ее гибкого тела, поэтому я и предложил ему себя в натурщики. Натали поясняла: – Садовый музей и его сад. Антони, вы знаете, как британцы разбивают городские сады? – Она на ходу поравнялась со мной и Глорией, взяла нас под руки, продолжила: – Они разравнивают площадь для сада сухим грунтом, чтобы люди проходили через эту площадь. А когда люди протаптывают дорожки в нужных для них направлениях, садоводы асфальтируют эти дорожки, и делают из них аллеи, сажают кусты и деревья. Так они определяют, в каких местах делать аллеи, удобные для публики. А это симфонический зал. Мы с мамой всю зиму ходили сюда на концерты. – Глория сделала замечание:
– Натали, не указывай пальцем. Это неприлично.
– Старые предрассудки, – резко возразила Натали. – Это естественный жест, поэтому указательный палец и называется указательным. – Глория мне объяснила:
– Натали все понимает. Просто она смущается, когда я при других делаю ей замечания. Это ее раздражает, и она начинает грубить. Извини, Натали, но ты сама не должна давать повода для замечаний. – Натали скучающим тоном пояснила:
– Мама все объясняет по психологии, как Фрейд. – Когда мы подошли к музею Изабеллы Стюарт Гарден, Натали объявила:
– Венецианский стиль. В Европе это называется псевдоренессанс, потому что там много не псевдо. Америка – страна молодая, нет ни готики, ни ренессанса, поэтому псевдоготику здесь называют просто готикой, и псевдоренессанс просто ренессансом. – В музее я остановился перед картиной не то Рубенса, не то Иорданса. Подошла Натали, тихо спросила:
– Антони, а правда, мужчинам нравятся такие женщины? – Я ответил:
– Голландцы любили свинину и пиво, поэтому были толстые. Как Ламе Гудзак. Поэтому у них был такой канон женской красоты.
– Антони, а вам нравится такой канон?
– Не знаю. Голландские художники явно врали. Обычно у таких жирных людей большие животы. А на картинах у них животы подтянутые.
– Это правда, – согласилась Натали и непроизвольно добавила: – И груди у женщины нарисованы как у молодой девушки. – Тут она явно смутилась и отошла к другой картине. – Глория ходила по залам, что-то помечая авторучкой на проспекте музея. Культурные ценности Бостона сконцентрированы в одном месте. Из музея Изабеллы мы просто перешли в Музей изящных искусств. Все это было в районе Фэнвея. В египетском отделе меня заинтересовали древние поделки: статуэтки, посуда, украшения из полудрагоценных камней. Сердолик, нефрит, бирюза. Теперь такие украшения стоят по десяти долларов штука. Но поскольку эти украшения были сделаны в Египте три тысячелетия назад, они стоили миллионы. Смотрителя в зале не было. Я потрогал стекло витрины. Простое стекло. Ничего не стоит вырезать алмазом квадратик в стекле и вытащить пару таких украшений. Подошедшая Натали, видя как я трогаю стекло, спросила:
– Стекло не толстое?
– Простое.
– Антони, у вас нет алмаза? – Наши мысли были идентичны.
– К сожалению, с собой нет. – Подошла Глория, посмотрела через стекло на украшения, сказала:
– Сердолик. В древнем Египте считали, что этот камень предохраняет от болезней. Раньше думали, что это суеверие, и только недавно открыли, что сердолик дает какие-то излучения, которые убивают некоторые виды бактерий.
– Я бы хотела такое колье, – сказала с улыбкой Натали. – Но Антони забыл прихватить с собой алмаз. – Глория заметила:
– Колье из сердолика можно купить за пять долларов. – Я возразил:
– Но не древнеегипетское. А это можно продать за миллионы какому-нибудь египетскому миллионеру.
– А я бы не стала продавать, – весело сказала Натали. – Я бы его просто носила. В школу. И никто бы не догадался, что оно древнеегипетское, да еще и ворованное. – Когда мы повернулись, чтобы пройти в следующий зал, оказалось, что за нами стоит пожилая смотрительница и смотрит на нас, вероятно, на всякий случай. Натали хихикнула. В зале японского искусства Натали сказала:
– А вот я не отличу Хокусайя от девятнадцатого века. Мама, правда, они все похожи? – Глория небрежно пояснила:
– Такова дальневосточная культура. Они в свое время достигли высокого уровня, а потом это застыло на несколько веков. – Мы обошли все залы музея и, когда вышли на воздух, Натали сказала: – Я голодна.
– Я тоже, – сказал я. И они повели меня в ближайший ресторан. Мы заказали полный обед, даже с супом. К обеду я заказал рюмку коньяку, Глория – рюмку амаретто, к кофе, как и положено в среднем классе. На мои вопросы о теперешней работе Глория отвечала коротко и конкретно. Она работала в научном центре Гарварда. Там же, как я и предполагал, работала группа от военного министерства. За обедом я отметил, что Натали хорошо себя держала за столом, не играла, как другие дети, вилками и ложками, правильно и непринужденно пользовалась столовыми приборами. Глория обучила ее правилам хорошего тона. За кофе мы с Глорией закурили, а Натали лакомилась мороженым трех сортов. Я заявил, что одного дня для осмотра города мало, и я остаюсь на воскресенье. Натали тотчас предложила: