Войдя в номер, Вагнер поставил посреди комнаты табурет и накрыл его белой простыней. Затем достал из саквояжа пять свечей, разжег спиртовку с подставкой для посуды, небольшую колбу наполовину наполнил водой и, всыпав вовнутрь немного коричневого порошка, поставил на огонь. Доктор зажег свечи, расставил их по периметру импровизированного алтаря, снял пиджак, бриллиантовую заколку с рунической символикой, рубашку и аккуратно сложил свои вещи на диван. Затем стащил с ног ботинки и носки, оставшись в одних брюках. Кот Шульц, внимательно наблюдавший за манипуляциями Вагнера, спрыгнул в комнату с открытой форточки, потерся доктору о ноги и мяукнул, требуя угощения.
— В следующей жизни, старина, — ответил коту Отто. Он задул спиртовку, разболтал начинающий закипать раствор, уселся напротив табуретки в позу лотоса и поставил зелье на пол остужаться. Справа от табурета он воткнул в пол штык-нож. — В следующей жизни у тебя будет все: самые красивые в мире кошки, реки из молока и сметаны и очень много вкусных жирных мышей.
Шульц с сомнением мяукнул, обошел доктора и уселся за ним, внимательно разглядывая покрывавшую всю спину хозяина загадочную индейскую татуировку. Вагнер отхлебнул из колбы остывший напиток, прикрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов и на несколько минут застыл как каменное изваяние. Выйдя из оцепенения, доктор произнес:
— О Великий Телем, Духо-Материя проявленной Вселенной! Твоя стихия объемлет необъятные бездны Мироздания и пребывает во мне, ибо Вселенная и я едины… — Вагнер забормотал заклинания на непонятном певучем языке, закончив которые опять перешел на немецкий. — И прими эту жертву во имя знаний и дарованной мне силы. Иди сюда, котяра.
Шульц подошел. Доктор положил животное на алтарь, пригладил и с криком «Ех» штыком отрубил ему голову. Затем он отложил клинок в сторону, взял голову в руку и под заклинание «Ар-Эх-Ис-Ос-Ур» кровью нарисовал себе на груди пентаграмму.
30 июня, наши дни. Несвиж
Вернувшись к себе, Григорий остановился перед портретом Доминика Радзивилла и долго стоял перед ним, изучая и без того такие знакомые черты князя. В мыслях своих он был далеко в прошлом, которое не желало его отпускать, подкидывая вопросы и заставляя снова и снова просеивать накопленные за все эти годы факты. Еще никогда он не был так близок к цели своего исследования. Теперь ему предстояло заново распутать клубок судеб, чтобы, наконец, получить окончательный и однозначный ответ на вопрос, мучавший его с того самого дня, когда бабка Полина в шутку впервые назвала его маленьким князьком.
— Черт возьми, а ведь похож, — прошептал он с улыбкой, приглаживая рукой волосы и отступая назад, чтобы увидеть свое отражение в небольшом овальном зеркале, висевшем справа от двери. — Определенно. — И поднял с дивана конверт, в котором были копии документов из Ватикана.
Не обманул поляк. Выяснил все, как и обещал. Только какой ему-то, Бронивецкому в этом интерес? Едва ли Ватикан когда-либо подтвердит наличие этих бумаг в своих архивах. Надо будет делать запросы в Варшаву, в Вильнюс и, может быть, в Москву. Нет никакой гарантии, что там что-либо сохранилось, да и вопрос могут счесть политическим. Теперь и не поймешь, где история, а где политика, где личное, а где общественное… Перемешалось все, перепуталось.
Мысли его снова вернулись к Бронивецкому. Все же странный он, этот Ежи, дерганый какой-то. Словно боится чего-то. А может и боится? Неспроста он приехал. Что у него здесь могут быть за дела? От архивов Радзивилловских здесь почти ничего не осталось… Монастырей в округе уже давно нет. По делам костела? Тоже маловероятно, так как ничего на то не указывает.
Григорий вытащил документы из конверта и еще раз внимательно осмотрел их, подолгу вглядываясь в каждую букву, в каждый малоприметный вензелек на гербовых оттисках. «А может, я ему нужен, — вдруг подумал он. — Не как Гриша, а как один из потомков некогда славного рода? Но зачем?! — он непроизвольно улыбнулся. — Одни загадки. Вот и с убийством старика Юркевского как-то все очень странно складывается. А ведь поляк этот в прошлый свой приезд, кажется, спрашивал о нем. Зачем?»
Григорий постарался вспомнить их разговор, но память противилась, подкидывая ему какие-то второстепенные детали. Правда, одну деталь он все же посчитал заслуживающей внимания. Незадолго до смерти у Юркевского брали интервью для местной газеты, как раз накануне Дня Победы. В войну он партизанил в этих местах. В этом интервью старик упомянул о том, как немцы прислали из Берлина группу для поиска Золотых Апостолов. В то время в замке располагался госпиталь люфтваффе и никого постороннего туда не пускали. Даже своих немцы придирчиво фильтровали. Ведомство Геринга всегда отличалось особым отношением со стороны Гитлера и демонстративной независимостью. Для СС было непросто с ними договориться. Однако договорились и в 1942 году приступили к поискам. Конечно, Юркевский подробностей не рассказывал, но, помнится, намекнул, что имел к этой истории какое-то отношение. В статье прямо так и говорилось.
Григорий включил компьютер и присел к столу. Он решил сам перевести документы, чтобы иметь самое полное представление об их содержании. Однако мысль о возможной связи интервью Юркевского с его странной смертью неотвязно преследовала его, не давая сосредоточиться ни на чем другом. Кроме того, интуиция подсказывала, что первый приезд Бронивецкого мог быть каким-то образом связан с тем, что рассказал Юркевский журналисту, пробудив чей-то алчный интерес к забытой теме. Григорий встал и прошелся по комнате. В первый свой приезд поляк упоминал о встрече с журналистом, который якобы проявил интерес к его исследованиям. Не тот ли это журналист, что брал интервью у старого партизана? Надо будет разузнать. Теперь же, когда Юркевского убили, поляк снова приезжает. Самое подозрительное то, что между этими визитами всего три недели. Только очень срочное дело могло заставить его вернуться в Несвиж и это срочное дело вовсе не пакет с копиями документов из Ватиканского архива.
«Да, — продолжал рассуждать он, — вполне может быть, что Ватикан решил заполучить то, что по праву считает своим. Доминик обещал передать им Апостолов в благодарность за расторжение своего первого брака и брака Теофилии. Но это лишь догадки. На деле же он выплатил около двух миллионов золотом, и на том история, по официальной версии, завершилась. Тогда возникает вопрос, были ли причины у Ватикана или у Радзивилла скрывать подлинное содержание сделки? У Ватикана — вряд ли, а вот у Доминика — да. Передай он Риму Апостолов, вся родня стала бы упрекать его в том, что он из-за своей страсти не только опустошил золотые запасы, хранящиеся в Несвижских подвалах, но и лишил род подлинных святынь, которые, возможно, имели не только материальную ценность».
* * *
В это же время пан Бронивецкий, к которому вновь вернулось самообладание, у себя в номере в очередной раз перечитал свое письмо и без лишних колебаний стер его. Он уже не был уверен в том, что ему следует отказаться от выполнения возложенной на него миссии. «Искушает меня дьявол, — думал он, сочиняя новое послание к куратору, — путает, сомнения насылает, хочет запугать и тем самым заставить отступиться. Но я буду тверд и не убоюсь его козней, ибо действую во имя Святого Престола и вся сила небесного воинства на моей стороне. Надо довериться провидению и идти до конца. Тогда со мной точно ничего плохого не случится. Сколько раз мать говорила мне в детстве, что искуситель не дремлет. Сколько раз я убеждался в этом. Только с верой в душе и отринув сомнения можно быть уверенным, что враг рода человеческого не одержит над тобой победу».