— Венеты покорились нам двенадцатью месяцами раньше, — начал он. — Но за время долгой зимы они собрались с силами, и как-то раз друиды уговорили вождей племени взять в плен нескольких наших офицеров, занимавшихся фуражировкой. Эти псы рассчитывали получить за них богатый выкуп. Они укрылись в крепостях, построенных на островах и отмелях. Мы не могли добраться до них пешком, разве что во время отлива.
Фабиола мало что знала об этой кампании и сейчас нетерпеливо ждала продолжения.
После того как Брут начал рассказ, уговорить его закончить оказалось нетрудно.
— Когда наступила весна, мы выстроили на Лигере флот трирем и спустились к устью. И застали мерзавцев врасплох!
Фабиола вздрогнула — «Аякс» поднялся на вершину волны и соскользнул в ложбину между валами.
— Долго еще? — спросила она.
Брут сразу же вызвал капитана, босоногого грека, который то стоял на руле, то прохаживался по палубе и орал на рабов. Тот долго что-то объяснял. Выслушав его, Брут повернулся к Фабиоле:
— Осталось совсем немного, любовь моя. Мы уже миновали Мизенум и вошли в залив.
Фабиола улыбнулась.
— Неужели у венетов не было настоящих больших кораблей?
— Еще как были! Большие килевые суда с огромными парусами. Наши рядом с ними казались игрушками, — победоносно улыбнувшись, сказал Брут. — Но Марс ниспослал нам штилевую погоду, мы полдня шли на веслах и прижали их к причалам и скалам, на которых они устраивали свои селения. Чтобы избежать неожиданностей, я приказал привязать к длинным серпам шесты, и мы порезали их снасти в клочья.
Его любовница восхищенно ахнула.
— Мы высадили большой отряд, и он мигом захватил селения. И офицеров освободил. — Брут тяжело вздохнул. — Цезарь хотел, чтобы венеты послужили примером для всех остальных. Мы казнили предводителей восстания, а все племя продали в рабство.
Фабиола поправила украшенный жемчугом золотой обруч, придерживавший ее волосы, и постаралась смирить воображение, чтобы оно не нарисовало ужасную сцену: крики искалеченных и умирающих воинов, покрасневшее от крови море, качающее на своих волнах безжизненные тела. Охваченные огнем соломенные крыши, рыдающие женщины и дети, которых избивают и связывают веревками, — новые рабы, которые должны еще сильнее обогатить Рим. И то, что Цезарь совершал все это во имя Рима, не могло служить оправданием таких деяний. В жизни должно быть что-то еще помимо войны и захвата рабов.
Почувствовав ее волнение, Брут взял руки Фабиолы в свои ладони.
— Война чудовищна, моя дорогая. Но когда Цезарь станет единоличным правителем, нам больше не будет нужды кого-то завоевывать. В республику вернется мир.
«Твой полководец истребил и ограбил целые народы для того, чтобы выплатить долги Крассу и разбогатеть самому, — горько подумала Фабиола. — Для этого необходимо особое хладнокровие, вернее бездушие. Такой человек, конечно же, мог без зазрения совести изнасиловать одинокую рабыню восемнадцать лет назад Я должна встретиться с ним. И выяснить, действительно ли это был он».
— Когда же ты наконец представишь меня Цезарю? — спросила она, затрепетав ресницами. — Я хочу своими глазами увидеть человека, перед которым ты так благоговеешь.
С недавних пор Цезарь стал проводить зимы в Равенне, находившейся в двухстах милях севернее Рима. Брут намеревался, устроив Фабиолу на вилле, отправиться туда на либурне для совещания с вождем.
— Он мне говорил, что и сам хочет познакомиться с тобой, — ответил Брут. Нетрудно было заметить, что это приятно ему. Но тут же он добавил, досадливо поморщившись: — Но это случится не слишком скоро. Эти проклятые оптиматы [24] , что собрались в Сенате, давят на Помпея, вынуждают его нарушить соглашение и вернуться в город. А Цезаря они хотят отдать под суд за превышение полномочий проконсула Галлии.
— Катон и его прихвостни?
Скорчив гримасу отвращения, Брут кивнул.
Фабиола много знала о молодом сенаторе, который поставил себе целью жизни спасти Рим от тех, кого он считал алчными лицемерами. Он и еще ряд политиков, придерживавшихся сходных взглядов, назвали себя «оптиматами» — лучшими. Цезаря они считали своим злейшим врагом. Бывший квестор Катон был прекрасным оратором, вел такую же аскетическую жизнь, как и его главный враг, часто облачался в черное — потому что честолюбивые политики носили пурпур. Однажды он даже посетил с несколькими друзьями Лупанарий. Но, в отличие от всех остальных знатных посетителей, он отказался от женщин и мальчиков, которых предлагала ему Йовина, но изъявил желание отдохнуть в бане. Эта сдержанность тогда восхитила Фабиолу, которая слушала его подстрекательские речи из своего тайника.
— И его дружок Домиций. Они постепенно загоняют Цезаря в угол.
— Но ведь он не хочет отказаться от командования своими легионами.
— С какой стати?! — воскликнул Брут. — После всего, что он сделал для Рима?
Фабиола кивнула, вспомнив недавно услышанные от кого-то слова о том, что, если Цезарь вернется в Рим как простой гражданин, с ним будут обращаться хуже, чем с собакой.
— А если Помпей распустит свои?
— От него-то этот коварный сукин сын такого не потребует. — Брут стукнул кулаком по ладони. — Сплошное лицемерие!
Фабиола вздохнула. Двое могущественных людей, имевших в своем распоряжении сильные армии, боролись за власть, манипулируя в своих интересах слабевшим на глазах Сенатом. Складывалось впечатление, что республика неуклонно движется к гражданской войне.
Вскоре после того, как они закончили этот разговор, либурна подошла к Помпеям и мягко ударилась о бревенчатую стенку причала. Усталые рабы вынули и уложили вдоль бортов тяжеленные весла. С работой на сегодня было покончено. Несколько моряков баграми удерживали «Аякс» на месте, кто-то поспешно выскакивал с канатами на причал и намертво крепил их к большим каменным тумбам. Брут бросил капитану несколько коротких фраз: необходимо было напомнить, что корабль должен быть готов к отплытию в любой момент. Тщательно придерживая одной рукой одежды, Фабиола позволила своему спутнику снести себя на берег. За ними последовала Доцилоза.
Расположенная немного южнее города гавань Помпеев была намного меньше, чем порт в Остии. Подле больших военных трирем покачивались на волнах рыбацкие лодки. Устье реки Сарна, обнесенное крепостными стенами, служило пристанищем для тяжело нагруженных барж. Помпеи представляли собой важный торговый порт. На большом неуклюжем судне, забитом пассажирами, спускали парус — предстояла остановка на пути из Мисениума в Суррентум, находящийся на другом берегу залива.
Над городом и гаванью, подавляя все своей громадой, возвышался Везувий. Фабиола не могла отвести взгляда от гигантской горы. Ее вершину окутывали серые облака, верхняя часть склонов была одета в зеленый покров лесов, а ниже располагались фермы и пустые в эту пору поля. Это было поистине впечатляющее зрелище.