— Господин… — произнес он, в глубине души жалея, что еще слишком мал и не может оттаскать Гемелла за ухо, чтобы оно распухло так же, как у его сестры. Брат и сестра были глубочайшим образом преданы друг дружке.
Гемелл удивился, что юный раб явился так скоро. Хотя близнецов часто лупили, они то и дело не выполняли приказов.
«Надо будет, — подумал он, — заковать обоих, пока их головы не посетила мысль о бегстве».
— Подойди! — рявкнул он, не забыв отметить про себя неплохой рост, изящество и крепость сложения загорелого парня. Для тринадцати с половиной лет он был крупным подростком. Мемор, пожилой ланиста [6] главной школы гладиаторов Рима, наверняка согласится заплатить за него две тысячи сестерциев, а то и больше. А может, продать их обоих в Лупанарий, роскошный публичный дом, для которого он предназначил Фабиолу? Сексуальные пристрастия его посетителей были весьма разнообразны.
Торговец протянул руку и схватил Ромула за плечо:
— Нужно отнести письмо в дом Красса.
— Великого полководца?
— Его самого.
Глаза мальчика широко раскрылись.
— Ты знаешь, где он живет?
Как и большинство рабов, Ромула редко выпускали на улицу одного, чтобы у него не возникло соблазна убежать. Все же он неплохо знал город и имел представление о том, где находятся дома самых знатных римлян. Он торопливо кивнул.
Жизнь за высокой оградой виллы была чрезвычайно скучной. Ромул, начавший серьезно работать с семи лет, давно уже стал великим мастером по части мытья полов в кухне, колки дров для плит, прочистки стоков и всяких других мелких работ. И все же большую часть времени ему приходилось скучать. Работы, как правило, занимали лишь несколько часов в сутки. И потому приказ сбегать в дом одного из самых выдающихся граждан Рима был для него прекрасной возможностью ненадолго оторваться от бесконечной рутины.
Гемелл сунул руку под тунику и вытащил сложенный лист пергамена, запечатанный восковой печатью. И нахмурился, подумав, что самый главный его кредитор может и не внять мольбе.
— Важно, чтобы никто за тобой не проследил. — Греческие головорезы уже довольно давно следили за всеми принадлежавшими ему взрослыми рабами, а ему было очень важно, чтобы ростовщики не знали, что он задолжал не только им. — Понял?
— Да, господин.
— Дождись ответа. — Гемелл выпустил мальчика. — И поторопись!
Ромул кинулся в таблинум, чуть не поскользнувшись на гладком мозаичном полу. По пути он задержался ровно настолько, чтобы шепотом сообщить новость Фабиоле, которая уже вернулась и исподтишка поглядывала на двор.
Он сорвался с места, и сестра проводила его улыбкой.
Выскочив из коридора, Ромул чуть не налетел на Квинта, старого раба, подметавшего пол вокруг имплювия, расположенного посреди залитого солнечными лучами атриума прямоугольного бассейна для сбора дождевой воды.
— Прости!
Квинт добродушно улыбнулся. Ромул, не понаслышке знающий о жестокости Гемелла, частенько помогал старику, когда на того наваливали слишком много работы. Любого из домашних рабов, чья слабость начинала проявляться слишком явно, ждала страшная участь — соляные шахты.
Подпрыгнув, чтобы удержать равновесие, Ромул помчался к тяжелым деревянным дверям, отделявшим дом Гемелла от окружающего мира.
Юба, привратник, завидев приближение Ромула, поднялся с места. Его массивное могучее тело, прикрытое лишь набедренной повязкой, было испещрено множеством старых Шрамов. Лысая голова блестела от масла, которым нубиец ежедневно умащивал кожу. Гемелл, покоренный ростом, сил ой и воинским умением Юбы, купил его пять лет назад, решив, что такой человек сможет и отстоять дверь в случае какой-нибудь беды, и приструнить других рабов.
Нубиец вопросительно вскинул брови.
Ромул огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто его не услышит.
— Хозяин дал мне письмо. — Он оттопырил поджарый зад и, переваливаясь (это должно было изображать Гемелла), подошел поближе к привратнику. — К Крассу, знаменитому полководцу.
Юба рассмеялся, показав обрубок языка. Гемелл приказал отрезать новому привратнику язык, как только купил его. Сделано это было для того, чтобы раб не мог сам разговаривать с теми, кто будет появляться у дверей, а звал хозяина или домоправителя. Эта мера должна была уменьшить вероятность сговора привратника с ворами.
Ромул помнил то изумление, с каким смотрел на вошедшего в дом великана, изо рта которого все еще текла кровь. До этого мальчик не видел чернокожих людей. Ну, а Юба, которого вдобавок к тому, что лишили речи, еще и плохо кормили и частенько избивали, ненавидел хозяина ничуть не меньше, чем Ромул.
Вскоре после появления в доме нубиец вырезал мальчику деревянный меч, это была его первая игрушка за восемь лет жизни. В благодарность Ромул стащил из кухни ломоть хлеба. С тех пор ночные вылазки за едой для гиганта стали регулярными. С годами их дружба крепла. Поначалу рядом с ними постоянно была и Фабиола. Но, несмотря на исключительную привязанность близнецов друг к дружке, Ромула неосознанно влекло к мужскому обществу, к грубым играм. Он бегал к Юбе при каждой выпадавшей возможности, а нубиец радовался обществу мальчика и с удовольствием позволял ему сидеть и даже спать на голом полу отведенного привратнику закутка возле дверей. Вельвинна понимала, насколько важно для мальчика это общение, и не вмешивалась. Тем более что Ромулу не суждено было познать отцовское воспитание. И даже встретиться с отцом.
Разве что ради мести.
Все эти годы она хотела рассказать Ромулу и Фабиоле о совершенном над нею насилии, но ждала, пока они станут постарше. Благодаря постоянно растущей популярности некоего аристократа, его изображения все чаще и чаще появлялись в храмах и общественных местах. Вельвинна достаточно насмотрелась на них и теперь нисколько не сомневалась в том, кто именно был отцом близнецов. И она страстно желала сообщить об этом детям, особенно Ромулу. Спустя тринадцать лет после несчастья жажда мести пылала в ней все с той же силой. Но ей также хотелось дать близнецам возможность как можно дольше насладиться детством, каким бы оно ни было, — прежде чем Гемелл в конце концов разлучит ее с ними. Вельвинна то и дело замечала оценивающие взгляды, которые хозяин кидал на ее детей, и все горячее и горячее молилась богам.
Ромул ничего об этом не знал. И сейчас он, широко улыбаясь, стоял перед огромными запертыми дверями. Их редко открывали, только по случаю прибытия особо важного гостя или если Гемелл устраивал пир. А обитатели дома обычно ходили через маленькую дверь, прорезанную в одной из тяжеленных створок.
Юба отодвинул тяжелый засов, улыбнулся и погрозил мальчику толстым пальцем.
— Я буду осторожен! — Ромул с обычным вожделением взглянул на изогнутый клинок, висевший на широком кожаном поясе нубийца. — А мы позанимаемся потом.