Это страшное зрелище поразило ужасом всех присутствующих и испугало Тедди до такой степени, что он пронзительно вскрикнул и со всех ног бросился к дому с криком: «Мама! Мама! Мама!»
Миссис Бэр услышала его крик и выбежала на помощь, спрашивая, что случилось. Но Тедди только цеплялся за нее и бормотал что-то невнятное о «бедной Белле», «ужасном огне» и «сгоревших куклах».
Опасаясь какого-нибудь несчастья, миссис Бэр схватила Тедди на руки и бросилась к утесу, где и застала тайных поклонников Мышки Китти, оплакивающих бедную Анабеллу, обуглившиеся останки которой лежали перед ними.
– Что вы тут делали? – воскликнула миссис Джо, приготовившись терпеливо выслушать виновных, которые, по-видимому, так горячо раскаивались в своих прегрешениях, что она в душе уже заранее их простила.
Деми очень неохотно рассказал, во что они играли, и рассмешил тетю Джо до слез – так нелепа была эта игра, и так серьезно относились к ней дети.
– Вот уж не думала, что вы станете играть в такую глупую игру, – сказала она. – Если бы у меня была Мышка Китти, то она была бы добрая. Она научила бы вас хорошему, не жгла бы игрушек и никого не пугала. Посмотрите, что вы наделали, сколько игрушек погубили. Вы сожгли всех хорошеньких куколок Дэйзи, солдатиков Деми, новую, только что купленную деревню Роба и любимую овечку Тедди, не говоря уж о бедной Анабелле. Мне, должно быть, придется написать в детской то, что обычно кладут в ящики с игрушками: «Маленькие голландцы любят делать игрушки, а маленькие бостонцы – ломать их». Только вместо «бостонцы» я напишу «плумфилдцы».
– Мы никогда, никогда больше не будем так играть! – воскликнули раскаявшиеся грешники, смущенные выговором тети Джо.
– Это все выдумал Деми, – сказал Роб.
– Я слышал, как дядя рассказывал про греков, у которых были жертвоприношения и все такое, и мне тоже захотелось принести жертву. А так как у меня не было ничего живого, то мы и сожгли наши игрушки.
– Это очень похоже на историю про бобы, – снова рассмеявшись, сказала миссис Бэр.
– Расскажи, тетя, – попросила Дэйзи, чтобы сменить тему разговора.
– Жила-была бедная женщина, у которой было четверо маленьких детей. Уходя на работу, она всегда запирала их, чтобы с ними не случилось какой-нибудь беды. Однажды, уходя из дома, она сказала: «Смотрите, дети, чтобы малютка не упал из окна, не играйте спичками и не суйте себе в нос бобы». Детям никогда прежде не приходила в голову эта последняя шалость, но теперь мать сама их надоумила. И только она успела выйти, как они начали набивать себе носы бобами; им захотелось посмотреть, что из этого выйдет. А когда мать вернулась домой, то увидела, что все они горько плачут.
– Им было больно? – спросил Роб с таким интересом, что миссис Джо поспешила закончить историю предостережением, опасаясь, как бы это не повторилось и в ее семье.
– Очень, очень больно. Я это знаю точно, потому что сама испытала эту боль. Когда моя мама рассказала мне эту историю, я была так глупа, что тоже решила попробовать засунуть себе в нос бобы. Но так как бобов не нашлось, то я набила нос маленькими камешками. Мне стало так больно, что я начала поскорее их вытаскивать, но один камешек ни за что не хотел вылезать. Мне было стыдно сознаться, как я была глупа, и я несколько часов проходила с этим камешком в носу. Наконец боль до того усилилась, что я решилась признаться маме, а когда и мама не сумела вытащить камешек, приехал доктор. Меня посадили на стул и крепко держали, а доктор засовывал мне в нос свои ужасные огромные щипцы до тех пор, пока не вытащил камешек. Ах, как болел после этого мой бедный нос и как все смеялись надо мной! – и миссис Бэр сокрушенно покачала головой, как будто воспоминание о страданиях, которые она вынесла в детстве, было слишком тяжело для нее.
Заключение рассказа произвело, по-видимому, сильное впечатление на Роба, и мне приятно добавить, что он принял его близко к сердцу и не забыл.
Деми предложил похоронить Анабеллу, и Тедди забыл свой страх, глядя на это увлекательное зрелище. Дэйзи скоро утешилась, получив от тети Эмми новую дюжину кукол, а Мышка Китти перестала мучить детей: последнее жертвоприношение ее, должно быть, угомонило.
«Бропсы» – таково было название новой и в высшей степени увлекательной игры, придуманной Томми. Бропс – странное, необыкновенное животное, и так как его нельзя найти ни в одном зоологическом саду, то для пытливых умов я сообщу о нем кое-какие интересные сведения.
Бропс – крылатое четвероногое с веселым человеческим лицом. Когда он ходит, то ворчит, а летая, пронзительно кричит. Он умеет говорить по-английски и иногда ходит на двух задних ногах. Кожа его по виду напоминает шерстяной плед. Она бывает красного или синего цвета или даже клетчатая, что весьма странно; бропсы иногда меняются кожей друг с другом. На голове у них торчит рог, сделанный как будто из темной просмоленной бумаги. Из того же материала и их крылья. Но бропсы не могут подниматься высоко от земли и тяжело падают, если вздумают взлететь повыше. Они по большей части ходят на четвереньках и щиплют траву, но могут есть и сидя, как белки. Больше всего им нравятся лепешки с анисом; они едят также яблоки, а иногда, на худой конец, и сырую морковь. Живут бропсы в пещерах, где устраивают гнездышко, похожее на корзину для белья; там маленькие бропсы играют, пока у них не вырастут крылья. Эти странные животные иногда ссорятся. Тогда они начинают говорить как люди, кричать и даже срывать с себя рога и кожу, сердито заявляя, что «не хотят больше играть». Немногие изучавшие их находят, что они представляют собой удивительную смесь обезьяны, сфинкса и грифа.
Эту игру все очень любили, и в дождливые вечера младшие мальчики часто веселились до упаду, играя в бропсов. Они прыгали и вертелись, как безумные, бегали на четвереньках по детской или хлопали крыльями. Игра была немного опасна для одежды; в особенности страдали колени у панталон и плечи у курток. Но миссис Джо, штопая и накладывая заплаты, говорила:
– Мы тоже делаем глупости, только менее безвредные. Если бы я, играя в эту игру, могла быть так же счастлива, как мальчики, я сама сделалась бы бропсом.
Нэт больше всего любил работать в саду или сидеть в развилке ивы. Это зеленое гнездышко было для него какой-то волшебной страной, он любил играть там на скрипке.
Мальчики прозвали его «щебетун», потому что он, если не играл на скрипке, всегда что-то напевал или насвистывал. И часто, прерывая игру или работу, они останавливались и слушали его музыку.
Птицы, казалось, считали Нэта одним из своих. Они без страха садились на забор или на ветки ивы и смотрели на него своими блестящими глазками как на друга, – особенно малиновки, гнездо которых было рядом, на яблоне. Самец ловил около него насекомых, а самка сидела так доверчиво, как будто Нэт и вправду был птицей, например, дроздом какой-то особой породы, развлекавшим ее своей песенкой, в то время как она терпеливо высиживала птенцов.
Ручеек искрился и журчал внизу, пчелы летали по засеянному клевером полю, товарищи дружески смотрели на Нэта, проходя мимо, старый дом гостеприимно простирал к нему свои большие крылья, и мальчик, испытывая блаженное чувство покоя, любви и счастья, целыми часами мечтал в этом уютном уголке.