Мэк собирался уехать в ноябре, и Роза была этому рада. Она решила, что молчаливое обожание вредит ей, отвлекая от намеченных на этот год планов. Что за польза читать серьезные книги, если мысли постоянно возвращались к эссе о «Дружбе» и «Любви»? Зачем рисовать античные статуи, если все мужские головы походили на Амура, а женские – на Психею, стоящих на камине? К чему играть на фортепиано, если все упражнения оканчивались любимой весенней песенкой, хотя и без птичьих трелей Фиби. Больше всего теперь ей нравилось общество Дульче, потому что девочка редко говорила и не мешала размышлениям. Любому общению Роза предпочитала возню с красной фланелью [69] , камфарой и экстрактом для тетушки Изобилие. Приступы тревоги утихали лишь во время долгих уединенных прогулок на маленьком пони.
Наконец Роза решилась поговорить обо всем с доктором Алеком. Она выбрала момент, когда Мэк обычно отсутствовал, и отправилась в кабинет к дяде, вооружившись неочиненным пером.
– Дядя, не могли бы вы очинить мне перо [70] ? – спросила она, заглядывая в дверь, чтобы убедиться, что опекун один.
– Да, дорогая, – ответил голос, до такой степени похожий на голос доктора, что она немедленно вошла.
Девушка прошла несколько шагов и остановилась: голова, торчащая из-за высокой конторки, была не кудрявой и седой, а темноволосой и гладко причесанной. Мэк! Роза вовсе не боялась встречаться с ним наедине, но искренне огорчилась, потому что с трудом настроилась на серьезный разговор, которому уже не суждено было состояться.
– О, не прерывайте занятий, мне не к спеху, – она не знала, остаться ли ей или уйти.
Мэк взял у нее из рук перо, улыбнулся и спросил:
– Потверже или помягче?
Роза рассеянно ответила:
– Потверже, пожалуйста. Я рада, что вы это делаете, – прибавила она, заражаясь спокойствием и с неженской точностью улавливая суть его занятий.
– Я рад, что могу это сделать.
– Я говорю не о пере, а о романе, который советовала написать, – Роза показала глазами на лежащий на конторке исписанный лист.
– Это конспект лекции о кровообращении, – ответил он, пряча написанное от ее взгляда. – Я не пишу роман, но переживаю его, – сказал Мэк с таким счастьем и надеждой, что в груди девушки мгновенно вспыхнул пожар.
– Прошу вас, не смотрите на меня так, это меня нервирует, – Роза недавно вернулась с верховой прогулки и ее беспокоило, не сильно ли нос и щеки покраснели от холодного воздуха.
– Постараюсь. Может, так будет лучше? – Мэк с серьезным видом нацепил на нос синие очки, которые иногда носил в ветреную погоду.
Роза не смогла удержаться от смеха, но еще больше разозлилась от такой покорности. Ей было отлично известно, что сквозь синие стекла кузен мог так же безнаказанно наблюдать за ней.
– Нет, не нужно. Они не идут вам, да и я не хочу казаться синей, когда я вовсе не такая!
– О нет, мне сейчас все представляется в розовом свете, – Мэк снял очки и положил в карман, исполняя капризы своего кумира.
– Довольно, мне надоели эти глупости. Они сердят меня, а вы из-за них теряете время.
– Да я никогда не занимался с большим усердием. Неужели вас в самом деле тревожит, что я люблю вас? – в голосе кузена слышалось беспокойство.
– Разве вы не видите, какой я сделалась раздражительной? – девушка направилась к двери, чувствуя, что разговор идет не так, как ей хотелось бы.
– Если хочешь сорвать розу, будь готов пораниться о шипы. Я буду ждать и десять лет – казалось, такой срок ничуть не смущал настойчивого поклонника.
– Мне совсем не нравится чувствовать себя любимой, – протестовала Роза, не в силах справиться с этой непобедимой надеждой.
– Ни вы, ни я не можем тут ничего сделать. Так будет продолжаться, пока вы не выйдете замуж, а потом… Потом, думаю, я возненавижу весь мир, – и перо нечаянно раскололось в руках Мэка.
– Пожалуйста, не делайте этого!
– Не делать чего – не любить или не ненавидеть?
– Ни того, ни другого. Вам нужно увлечься кем-нибудь другим. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек, готовых сделать вас счастливым, – Роза пыталась как-нибудь закончить этот разговор.
– Это слишком легко. Ради своего благополучия я готов потрудиться. Чем тяжелее труд, тем более ценны его плоды.
– А если я стану к вам благосклонной, вы перестанете добиваться меня? – спросила Роза, ища лекарства от страсти, которая и трогала, и мучила ее.
– Попробуйте и увидите, – предательский взгляд Мэка ясно показывал, что она ошибается в расчетах.
– Нет, я лучше займусь чем-нибудь и так углублюсь в занятия, что совсем забуду об вас.
– Не думайте обо мне, если это тревожит вас.
– Но я не могу удержаться… – Роза очень желала вернуть назад эти слова, но было поздно, и она поспешно прибавила: – То есть я не могу перестать желать, чтобы вы забыли обо мне. Меня очень огорчает то, что я в вас ошибалась.
– Да, поэзию вы принимали за любовь, а теперь хотите поэзии, когда у меня нет ничего, кроме любви. Вас обрадует, если будет и то и другое вместе?
– Попробуйте и увидите.
– Я сделаю все, что в моих силах. Нужно вам что-нибудь еще? – готовый ради нее на любые подвиги, он совсем позабыл о ее ничтожном поручении.
– Раз вы заговорили об этом, мне очень хочется знать: прошлым летом, когда читали мне поэму Китса, вы были влюблены в меня?
– Нет.
– Когда же вы… – Роза невольно улыбнулась такому нелестному чистосердечию.
– Разве я могу точно сказать? Может быть, именно тогда это и началось. Ведь чтение привело к тому, что мы стали переписываться, и ваши письма показали мне, какая у вас прекрасная душа. Я был так счастлив, когда узнал эту душу! Я мечтал, чтобы вы скорее вернулись домой, и старался, чтобы вы увидели, что я изменился к лучшему, так же как и вы. Когда я увидел вас осенью, для меня все было решено: я любил вас всей душой и высказал это. Вот и все, Роза.
История была короткая, но голос Мэка звучал так просто и правдиво, что Розе страстно захотелось сказать те слова, которых он ждал. Она опустила голову, не в силах выносить взгляд его больших темных глаз. В ту минуту, когда она собралась с духом, чтобы сказать «да», ее взор упал на старую маленькую скамейку. Такие мелочи иногда странно действуют на женщин, особенно когда они взволнованы. Скамейка живо напомнила ей Чарли, и в голову хлынул поток воспоминаний о той новогодней ночи, которую ей никогда не хотелось вспоминать.