Canto em canto o passarinho
Passarinho faz um hino
De verso em verso o poeta
Do povo tece a revolta!
Веточка к веточке птица,
Птица вьет гнездо,
Песенка к песенке птица.
Птица слагает свой гимн.
Стих за стихом поэт
Сплетает заговор народа!
— Это Калладо все организовал, — вопил близнец, — клянусь памятью брата! Он назвал мне и члена профсоюза, который должен был вести мои войска: Нене Мартинса, мятежника в душе, опасного для общества!
Полковник Эдуардо Рист прервал его взмахом руки, затем, наклонившись к переговорному устройству, сказал:
— Калладо, можешь зайти на минутку?
— Сейчас иду, — ответили из микрофона.
Мануэль Калладо Креспо появился как по мановению волшебной палочки. За все эти годы он заметно раздобрел. Еще никогда волосяной покров на его лице так не напоминал амазонские заросли. Одна только макушка страдала от начавшейся вырубки лесов.
— Из-за бровей не могу разобрать, — заворчал он, заметив на стуле двойника, — это кто такой тут сидит? Это, случайно, не мой взяткодатель?
Полковник подтвердил, что это в самом деле он. И безвольно махнул рукой:
— Калладо, будь другом, объясни кретину, как это действует в Терезине, я просто не в силах.
— Для этого и нужны переводчики, — согласился Калладо.
Итак, с чувством и с толком, как если бы он наставлял ученика, Мануэль Калладо Креспо рассказал близнецу все, что изложено выше: про Перейру, про предсказание Маэ Бранки, про агорафобию президента, про его побег в Европу, про выбор первого двойника, потом второго…
— И так далее, до самой смерти твоего несчастного брата.
Здесь Мануэль Калладо Креспо немного отклонился от темы, чтобы спросить у полковника Риста:
— Эдуардо, как живот одной женщины может выносить двух столь разных близнецов, как святой и этот прихвостень?
— Эта дрянь, — пробубнил полковник.
— …
— …
Поверженный, близнец все же задал следующий вопрос:
— Так значит, вы были в курсе насчет двойников?
С большим терпением Калладо объяснил ему, что после убийства Маэ Бранки агорафобия Перейры так явно читалась у него на лице, а его желание отправиться в Европу было настолько необоримым («Это гораздо больше, чем простое желание, парни, — оправдывался юный диктатор, — это культурная необходимость!»), что полковник и он сам посчитали его неспособным к правлению и решили подвигнуть его к золотой ссылке. Для этого Калладо стоило только подкинуть ему идею двойника (так скромно, что Перейра был уверен, что додумался до этого сам) и подсунуть ему под нос того цирюльника, похожего на него невероятно (так ловко, что Перейра подумал, что сам его обнаружил), чтобы диктатор-агорафоб согласился оставить вместо себя свою копию и скрылся из виду.
— Вот так, — заключил Мануэль Калладо Креспо.
— Вот так, — подтвердил полковник Эдуардо Рист.
— Затем мы стали сменять двойников, как только они начинали изнашиваться. Та же тактика: заставить поверить каждого из них, что идея подыскать себе замену принадлежала именно им, и внедрить двойника, которого, по их мнению, они выбрали сами. Благодаря их тщеславию это было нетрудно. А, Эдуардо?
Полковник Эдуардо Рист подтвердил кивком, что это было настолько легко, что становилось скучным.
— А отец? — спросил близнец. — Отец в это верил? Я всегда спрашивал себя, неужели он в самом деле смотрит на меня как на сына…
— Здесь действовало то же тщеславие. От двойника к двойнику старик да Понте находил, что его сын становится все лучше и лучше и что это было благодаря ему. Когда Перейра убил твоего брата, старик да Понте, который принимал святого за своего сына, умер от горя, ты знал об этом?
— Отцовский инстинкт… — прошептал полковник Эдуардо Рист.
— Это Перейра убил моего брата? — удивился близнец.
…
В то же самое время в горах Севера Диди да Каза напевал шахтерам-крестьянам:
Naquela história de gêmeos
De que fala o livro santo
Quem foi que matou o outro?
Foi Caim? Esaú? Quem?
Deus sabe, e о povo também
Foi Pereira! disse alguém.
В этой истории близнецов
Из святой книги праотцов
Который из братьев другого убил?
Каин? Исав? Кто брата сгубил?
Знает Бог и народ это знал.
«Это Перейра!» — кто-то сказал.
…
— А епископ? — спросил близнец. — Епископ знал, что он имел дело не с Перейрой? Это ведь все-таки был его крестник! Во всяком случае, ко мне он всегда обращался как к крестнику.
— Епископы не занимаются политикой, — ответил Калладо. Каждый раз, как Христос воскресает, они довольствуются тем, что вновь посылают его на крест, чтобы Святая Церковь длилась вечно, вот и все.
— Это к тому, что тебя ожидало с твоей историей воскрешения… — заметил между прочим полковник Рист.
— А народ? — наконец спросил близнец, голос которого понизился до шепота. — Народ верил в этих фальшивых Перейр?
— С народом гораздо сложнее, чем с отцом и епископом: народ делает вид, что верит в то, во что хотят, чтобы он верил, и делает это так правдоподобно, что иногда и сам начинает верить, что верит.
— Вплоть до того дня, когда он решает наконец начать думать, — добавил полковник Рист.
— Так что можно ожидать всего, чего угодно, — прокомментировал Калладо.
…
А в то же самое мгновение Диди да Каза пел:
Se о papagaio recita
Sera que a voz exercita?
Quando o macaco imita
Será que ele vomita?
Poeta papagueando
Algo tá se preparando.
Попугай себе лопочет —
Только глотку он дерет,
А мартышка все стрекочет —
Потешается народ.
Но когда поэт трезвонит,
Что-то важное готовит.
…
— Ты со своей дурацкой революцией опять-таки не имел никаких шансов, — сказал Калладо. — Поскольку ты не смог бы удержаться от того, чтобы не ободрать их до костей, всех до единого: крестьян, шахтеров, торговцев, селян и горожан, и в конце концов перешел бы на людей состоятельных, через несколько лет они сделали бы вид, что верят в другого, и раздавили бы тебя, как Перейру…
Увидев выражение лица близнеца, Калладо воскликнул: