– Знаю, – неохотно согласился Жук. – Только он не совсем то, что вы думаете.
– Это как?
– Как он попал сюда, в госпиталь? – вопросом на вопрос ответил он. – Что еще при нем было? Как он был одет? – продолжал спрашивать человек, неизвестно о чем разговаривавший в палате с тем, кто лежал там в коме.
– Я обязана отвечать?
– Если хотите, чтобы я рассказал о нем все, что знаю… хотя именно вам, я думаю, вряд ли захочется это узнать. – Он проницательно взглянул мне в лицо. Глаза у него были усталые.
– Почему?
Он упрямо молчал, и я сдалась:
– Тут нет никаких военных секретов. Он… наш пациент. Поступил в госпиталь с многочисленными осколочными ранениями. Огромная потеря крови, коллапс. Сердце остановилось. Реанимационные мероприятия вам, думаю, неинтересны. Форма, как и во многих подобных случаях, была совершенно непригодна – мы ее разрезали, сняли с него буквально по частям…
– Выбросили? – быстро спросил Жук.
– Да… наверняка. А что? Там могло быть что-то? Удостоверение личности? Но у нас все очень внимательно просматривают. Был тайник? Вы знали?
– Ничего я не знал! – отрезал он. – Просто… предположения. Еще что-нибудь при нем было?
– Детский рюкзак. В нем кукла без ноги и тетрадь. Дневник женщины откуда-то из-под Луганска. Но я его очень внимательно прочла. В нем ни слова о том, кем он может быть. Ребята говорят – рюкзак у него был надет на плечо, то есть это точно его вещь – зачем бы иначе он его нес? А в кармане нашли ваш телефон. Он, собственно, и спас ему жизнь. Осколок застрял в нем, как раз напротив сердца. Только кончиком вышел и задел. Просто царапина. Если бы не телефон, я думаю, он бы прошил его насквозь. Хороший корпус…
– Титановый… – процедил Жук сквозь зубы. – Рюкзак покажете?
– И куклу?
– И куклу. А те… которых с ним вместе привезли – они его знали?
– Вместе с ним был только один раненый – из другого батальона. Он наткнулся на него в степи, когда тот был уже совсем плох. Говорят, нес на себе до самого расположения наших…
– Наших, ваших…
– Простите, что?..
– Кого он нес? Я просто уточнить хочу?
– Слушайте, вы слишком много вопросов задаете…
– Этот ваш больной, – сказал Жук жестко, – был в Донецке вместе с сепаратистами. Которые меня выкрали.
– Как?! – ахнула я. – Нет… не может быть!
– Я его очень хорошо запомнил. Три дня сидел с ними в подвале, пока отец не привез за меня выкуп. Другие двое были совсем отмороженные ублюдки, а этот… он на «скорой» приехал, вызвал меня из дома, сказал, что брат в больнице, что ранен тяжело. Ну, я и поехал с ними. Вот такая история, милая доктор Аня.
Я сидела не в силах больше вымолвить ни слова. Выходит, тот, за которого я так долго боролась, ради которого просиживала здесь дни и ночи… в которого влюбилась, как последняя дура… да, как дура, черт побери! – он оказался сепаратистом? Врагом? Нет, а как же тот, которого он вынес с поля боя? Которому спас жизнь? С которым я тоже долго разговаривала? Он и сейчас пока здесь, в госпитале… И его слово может быть против слова Жука! Шантаж, похищение… Телефон, в конце концов…
– Я вижу – у вас шок.
– Вроде того. – Я тряхнула волосами, словно бы отгоняя от себя все только что сказанные слова. – Ваш телефон… он его у вас забрал, да?
– Не совсем… Эти двое… которые были с ним, они ему приказали вывезти меня в степь, застрелить и закопать…
Теперь это действительно был шок. Голова кружилась, в ушах стоял звон – верный признак надвигающегося обморока.
– Эй… – потряс меня за плечо Жук. – Водички хотите?
Я жадными глотками пила воду прямо из бутылки, а он сочувственно – да, именно сочувственно, а не насмешливо, как того можно было ожидать, – смотрел на меня.
– А что… что дальше? – хрипло спросила я.
– Он вывез меня из Донецка, позвонил отцу и предложил приехать забрать меня. Признаюсь, я не сразу ему поверил. Мы с ним долго… разговаривали. Мне тогда уже не о себе надо было думать, а попытаться отца уберечь, не дать попасть в ту же западню. Понимаете? У него слабое сердце. Он бы… не вынес того, что я.
– Вас били?
– Переломали ребра, пальцы на руках… ну и еще так, по мелочи.
– И он… тоже бил?
– Нет. Он не бил. Он это все снимал.
– Как?..
– Камерой. Чтобы послать видео моему отцу.
Наверное, слезы катились из моих глаз уже давно, потому что он вытащил из кармана очень чистый, идеально отглаженный носовой платок и протянул мне:
– Возьмите. И еще: он не стоит ваших слез. Хотя… он поступил со мной честно. Более того, он отдал моему отцу деньги. Выкуп. Не весь выкуп – а свою часть, я так понимаю. Двадцать тысяч долларов. Немалая сумма. Я думаю, в нем просто проснулась совесть… может быть, не вовремя. – Жук криво улыбнулся. – А то, что он вынес на себе раненого бойца… конечно, честь ему и хвала, но… предавший раз предаст снова, – сказал он, как припечатал.
– Значит, он из Донецка?
– Возможно, – как-то уклончиво сказал Жук. – Но я его раньше там не встречал. Город-то большой… был. Хотя… мне он сказал, что вроде бы из России приехал.
– Может быть, он понял… что его обманывают? Может быть, он сам – тоже жертва?..
Я еле шептала – силы окончательно покинули меня. Мои слезы уже насквозь промочили безупречный платок, но я все плакала и плакала.
– Я рассказал вам все, что знал. Мы же так договаривались, правда?
– Да… конечно. Спасибо. Теперь буду знать… где искать. Пойдемте, я вас провожу до проходной.
Я шла рядом с Жуком, старательно отворачиваясь в сторону, когда навстречу попадался кто-нибудь в белом халате. Хотя я и ополоснула лицо холодной водой у раковины в ординаторской, я все равно знала, что глаза у меня красные, а нос распух. Впрочем, слезами у нас никого не удивить. Плачут все: родственники, друзья, те, кто приносит волонтерскую помощь… плачут и врачи – от бессилия, от горя, от радости. Плачут даже сами бойцы – слабости присущи всем… а боль или тоска порой бывают невыносимы.
Через отмытые до блеска стекла стеклянной кабинки проходной я смотрела, как уходит Жук, но он не уносил с собой моего негодования, разочарования, нарастающего гнева. Это все ширилось и росло… как будто тот, что безмолвно лежал в палате, продолжал предавать, шантажировать, похищать…
– Ань, где ты целый день пропадаешь? Тебя главный искал…
Я на ходу отмахнулась от участливого тона Олега, даже не поинтересовавшись тем, что он меня наверняка отмазал. И сделал за меня мою работу. И, кроме того, он был МОЙ ДРУГ. И он был НАШ. Кто же тогда тот, кто лежит в палате? Кто?! И почему же мне так больно – как никогда в жизни?!