— Боже мой, Джорджи! — вмешался Бойд. — Ты бы знала, какой переполох ты здесь учинила! Выслушай Клинтона, ладно?
Дрю посмотрел на побелевшее лицо младшего брата, на две напряженные спины перед ним, на сестру, продолжавшую сжимать в руке вазу, о ценности которой сейчас упомянул Клинтон, и внезапно расхохотался.
— Ну ты ловко обтяпала дело, будь я проклят! — не без восхищения проговорил он между приступами смеха.
Джорджина едва удостоила его взглядом.
— Мне сейчас не до смеха, Дрю, — сказала она и затем добавила: — А что я такое сделала?
— Ты их связала по рукам и ногам. Уж теперь-то они точно тебя выслушают.
Джорджина перевела взгляд на старшего брата.
— Это правда, Клинтон?
До этого Клинтон размышлял, какой подход применить к сестре — суровое наказание или деликатное увещевание. Неожиданное вмешательство Дрю решило вопрос.
— Да, я готов выслушать, если ты…
— Никаких если, — оборвала она брата. — Да или нет?
— Черт побери, Джорджина! — взорвался Уоррен. — Дай мне по крайней мере эту…
— Заткнись, Уоррен, — зашипел Клинтон, — пока ты не напугал Джорджи и она не уронила вазу. — И затем повернул голову к сестре: — Ты, видно, Джорджи, не понимаешь, что натворила.
Но Джорджина не слушала брата — она смотрела в это время на вазу. У нее невольно вырвался вздох восхищения, ибо подобной красоты она никогда раньше не видела. Ваза была необыкновенно изящной: по белому стеклу золотом нанесены пейзажи в восточном стиле. Джорджина по достоинству оценила красоту своего оружия, и первым ее побуждением было поставить вазу на место, чтобы случайно не уронить и не разбить.
Джорджина совсем уж было поставила вазу на стол, но общий вздох облегчения, который она услышала, заставил ее в последний момент изменить решение.
Подняв бровь на манер одного английского капитана (что совсем недавно в ней самой вызывало раздражение), Джорджина спросила у Клинтона:
— Говоришь, ценная?
Бойд застонал, Уоррен отвернулся, чтобы Джорджина не слышала его проклятий, Дрю снова хмыкнул, а Клинтон опять стал мрачнее тучи.
— Это шантаж, Джорджина, — сквозь зубы процедил Клинтон.
— Нисколько. Просто самозащита. И кроме того, я еще не налюбовалась этой…
— Ты изложила свое требование, девочка. Может, нам лучше всем сесть, и ты поставишь вазу себе на колени?
— Согласна.
Делая свое предложение, Клинтон не ожидал, что Джорджина займет место за его столом. Когда сестра села, Клинтон вспыхнул, и злости в его взгляде прибавилось. Джорджина понимала, что искушает судьбу, поступая столь рискованно, но ей кружила голову возможность подержать братьев в столь уникальном положении с помощью вазы, за которую они все так переживали.
— Вы не могли бы мне сказать, почему так разозлились на меня? Все, что я сделала, — это совершила путешествие в…
— В Англию! — воскликнул Бойд. — Из всех мест на свете ты выбрала именно это дьявольское место!
— Оно не такое уж дьявольское…
— И притом одна! — заметил Клинтон. — Господи, отправиться на край света одной! Да у тебя есть голова на плечах?
— Со мной был Мак.
— Он тебе не брат.
— Да брось, Клинтон, ты ведь знаешь, что он как отец всем нам.
— Но он слишком покладист с тобой. Он позволяет тебе вить из него веревки.
Джорджина не посмела возразить против этого, потому что всем это было известно. Щеки ее зарделись, когда она подумала, что ни при каких обстоятельствах не отдалась бы английскому повесе Джеймсу Мэлори и не лишилась бы невинности, если бы вместо Мака ее сопровождал кто-либо из братьев. Она даже никогда не встретилась бы с Джеймсом. И не познала бы этого блаженства… Или ада. И под сердцем не носила бы сейчас младенца, который должен вызвать невиданный, грандиознейший скандал в Бриджпорте. Но что толку думать сейчас обо всех этих «если бы»? И честно говоря, ей вовсе не хотелось, чтобы все было иначе.
— Может, я была немного импульсивной…
— Немного! — возмутился Уоррен.
— Ну ладно… Пусть импульсивной… Но разве в этом причина того, что я вынуждена была отправиться за океан?
Клинтон сказал:
— Не может быть оправдания тому, что ты заставила нас всех тревожиться и переживать. Это было с твоей стороны эгоистично и…
— Но ведь вы не должны были переживать и беспокоиться за меня! — выкрикнула Джорджина. — Вы даже не должны были знать о моем путешествии! Я намерена была вернуться домой раньше вас! Кстати, а что вы все сейчас делаете дома?
— Это долгая история. Она связана с вазой, которую ты держишь, но не уходи от нашего разговора, девочка! Ты знала, что тебе нечего делать в Англии, знала, что мы будем возражать против поездки, знала, как мы относимся к этой стране, и все-таки ты направилась туда!
Дрю решил, что сказанного вполне достаточно и пора вмешаться. Он увидел, как поникли плечи Джорджины под тяжестью обвинений и от сознания своей вины, и выступил на защиту сестры.
— Ты уже сказал все, что хотел, Клинтон? У Джорджи и без того было много переживаний, так что не надо заставлять ее страдать еще больше.
— Ей надо задать хорошую порку! — стоял на своем Уоррен. — И если на это не пойдет Клинтон, то так и знайте, я не отступлю!
— Вам не кажется, что она уже вышла из того возраста, чтобы ее пороли? — спросил Дрю, позабыв о том, что когда он встретил сестру на Ямайке, то был другого мнения.
— Женщин никогда не поздно пороть! Услышав эти слова, Дрю ухмыльнулся, Бой д хмыкнул, а Клинтон закатил глаза. На какой-то момент они даже позабыли, что в комнате находится Джорджина. А она, услышав столь оригинальное мнение, позабыла о всякой робости и ощетинилась, готовая запустить драгоценную вазу в Уоррена.
— Женщин вообще — да, но сестры подпадают под другую категорию, — попытался найти компромисс Дрю. — Не понимаю, отчего ты так взбесился.
Когда Уоррен демонстративно отвернулся, не желая отвечать, Бойд объяснил:
— Он только вчера приплыл, но, как только ему рассказали, какой номер отколола сестра, сразу же стал готовить корабль, чтобы отплыть сегодня… Естественно, в Англию.
Джорджина выглядела ошеломленной.
— Ты и в самом деле собрался искать меня, Уоррен?
Нервный тик на левой щеке Уоррена сказал о многом. По всей видимости, ему очень не хотелось, чтобы все знали, как он тревожился о сестре; наверное, больше, чем все остальные, вместе взятые. И он не стал отвечать на вопрос Джорджины, как не ответил и на вопрос Дрю.
Но Джорджине ответ и не требовался.
— Что ж, Уоррен Андерсон, это самое лучшее, что ты когда-либо сделал для меня.